Почему же в конце XVIII века Эпоха Просвещения попыталась, и не безуспешно, обрушить средневековый мiр? Особенно в католической Франции, где революция сопровождалась закрытием и разрушением храмов, осквернением и уничтожением икон, мощей и других христианских святынь. Спустя столетие с небольшим все это повторилось в православной России, где очарованные якобинским террором большевики попытались также до основания разрушить старый мiр и построить свой новый мiр, в котором, вопреки всем законам богословия и науки, «кто был ничем, тот станет всем».
Поскольку «Бог не в бревнах, а в ребрах», то важно подчеркнуть, что эти потрясения сопровождались разрушением не только бревен, но и ребер – уничтожением духовенства, всей «старой», то есть по-христиански мыслящей интеллигенции, и крестьянства, жизнь и само название которого неразрывно связаны с христианством. Эти боевые действия велись в разных странах с разной степенью остервенения, разными боевыми частями, которые имели своих вождей и пророков. Но под одним боевым знаменем – знаменем Эпохи Просвещения с призывом отказаться от «опекунства» христианской Церкви и «иметь мужество мыслить своим умом».
Именно так определил сущность Просвещения немецкий философ Имманиул Кант в статье «Что такое Просвещение?», изданной в 1784 г. В ней можно найти немало упреков в адрес средневекового общества, в котором люди, по мнению Канта, привыкли мыслить и жить чужим умом. Как дети привыкают во всем полагаться на родителей. Кант писал: «Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т. п., то мне нечего и утруждать себя»32.
На первый взгляд, в этих словах Канта немало справедливого. Действительно, в церковь, всем классом, как в комсомол, не ходят, и, входя в храм, «снимают шапку, а не голову» (Кураев). Одарив человека свободой, Бог ждет от него не слепого послушания, а любви.
Но никто и не утверждает, что совесть пастыря может заменить совесть прихожанина, и почему бы не спросить совета у хорошего врача или выписать мудрые наставления из хорошей книги? Тем более, почему бы не спросить совета у любящих и мудрых родителей? В том числе у Церкви, которую христиане с любовью называют «матерью», говоря: «Кому Церковь не мать, тому Бог не отец».
Почему же Кант и другие просветители предложили решительно порвать с Церковью и христианским мiром, который они называли старым, мрачным, темным, отжившим. Думается, не потому что Церковь будто бы «мешала развитию науки, культуры и просвещения». Тогда же М.В.Ломоносов (1711—1765) писал, что «наука и религия… в распрю прийти не могут, разве кто из некоторого тещеславия и показания своего мудрования на них вражду восклеплет»33. Причина в другом и, как часто это бывает, в доводах не рассудка (дианойи, ratio), а ума-разума, суждения которого, как мы уже знаем, зависят от всех жизненных сил человека.
Обратим внимание на то, как в своей статье Кант называет Церковь – не «матерью», а «опекуном». Это говорит о том, что философ не чувствует родства с Церковью, не любит и не сопереживает ей и потому стремится освободиться от ее «опекунства». Кант сначала захотел освободиться от Церкви и рассудок, ведомый сердцем Канта, подсказал причину, почему это следует сделать. Тем же, кто остался верен Церкви, их вера не мешала ни вчера, ни сегодня.
