Хроники блокадного города - страница 9

Когда я зашел в универмаг, увидел, что все стекла разбиты и в витринах их уже нет. Но товаров была куча. Я смотрел, смотрел и вдруг заметил самолет. Именно тогда я сам замер и подумал: «Вот видишь? Ты хотел, чтобы все вокруг застыли на месте, но сейчас никого поблизости нет: ни хозяина, ни прохожих, ни водителей с мотоциклистами». Дело в том, что с началом войны все сбежали. «Парень, ты чего застыл? – спросил я у самого себя. – Теперь остались только ты, эта разбитая витрина и тот самый самолет, который много лет гордо наблюдает со своей высоты за тобой и такими, как ты…» Но потом я заметил Фархана, который, как я знал, из-за одного происшествия в дни революции наполовину ослеп. Приятель, я и об этом расскажу, отстань. Который час?.. Почему нас не сменяют?..

Эта история с ослом так и не пошла несчастному впрок. После революции со всякой этой гадкой выпивкой стало сложнее. Как-то раз два приятеля спрашивают у него:

– Ты что-нибудь достал?

Он отвечает им напрямую:

– Ничего. Есть только одна бутылка. Толком не знаю, что это. Вы не пейте. Боюсь, мало ли что.

А те хитро говорят:

– Мы пили вместе в радости, так выпьем и в горе. Если что случится, так пусть со всеми нами.

Короче говоря, один из этих удальцов отдал Богу душу прямо за кинотеатром «Тадж», а другой – уже в больнице. А бедолага Фархан с тех пор от проклятой выпивки почти лишился зрения. Главный владелец универмага хотел выгнать его, но хозяева магазинов были против. То есть как? Разве наполовину слепой может быть охранником? Конечно же, его просто любили.

Я подошел к витрине и уставился на кабину самолета и сидевших в ней двух маленьких пилотов. Если раньше я был меньше ростом и не мог дотянуться дотуда, то сейчас стоял точно напротив них. На плече у меня висел автомат. Можешь поверить, что в тот момент я почувствовал, как пилоты словно бы умоляют меня. Ну, ладно, не верь. Не буду рассказывать. Будешь у меня знать. Ничего тебе больше не скажу. Паразит, я же с самого начала обещал тебе рассказать чистую правду. Я сказал, что мне показалось. Так вот. Снял я его с витрины и сказал: «Сейчас, наверное, у тебя сердце бьется, как у птахи. Сколько лет ты со своей высоты гордо поглядывал на меня и таких, как я, не понимая, что однажды придет и наш черед». Неожиданно кто-то потянул меня за рукав. Обернувшись, я увидел, что это собака Фархана. Послушно, как обычный вор, пойманный на месте преступления, я пошел за ней к Фархану. Когда мы подошли к нему, он даже не шелохнулся и продолжал, вытянувшись, лежать на солнце. Я легонько толкнул его ногой:

– Фархан.

– А? А? Кто это? – спросил он.

– Вставай, вставай. Здесь тебя подстрелят. Ты погибнешь, – сказал я, чтобы сменить тему.

– Иди к черту! – ответил он вяло.

– К черту так к черту.

После этого я пошел своей дорогой. Кстати, почему сегодня вечером они так притихли?.. Который час? Что-то этих ребят совсем не видно…

Короче говоря, после этого я сколько-то не видел Фархана. Только во время операции в Халабдже[10] я вновь почему-то вспомнил о нем и витрине магазина игрушек. Спустившись вниз с горы, мы увидели иракские самолеты, прилетевшие бомбить Халабджу. Лишь я один совершенно не понимал, что происходит. Весь город заволокло белым дымом. Потом я услышал, как все кричат: «Наденьте маски! Наденьте маски! Маски! Химатака!» Когда мы вошли в город, то самым первым я увидел – о Господи! – какого-то мужчину, который вместе с ребенком тихо лежал на земле. Я подошел поближе, чтобы посмотреть, не нужна ли помощь, и заметил, что тела обоих еще теплые, но оказалось, что им уже никто не поможет. Никаких следов на телах не было. Только в уголках губ застыла капля крови. Подходя к другим, я видел то же самое. Какая-то женщина опиралась на калитку, и ее глаза были открыты, но в уголке губ виднелась все та же капля крови. Водители, сидевшие в машинах, врезавшихся в постройки, тоже замерли на своих местах с окровавленными губами. На улицах и переулках было полно. полно людей, которые точно так же лежали без движения. Один вздох и выдох. и цианид разрушил все их легочные альвеолы. а с уголка губ стекла всего лишь одна капелька крови. Количество людей вообще невозможно было сосчитать. Никто из наших солдат не мог опомниться. Все только смотрели, шли мимо, но не говорили ни слова. В городе не осталось ни одной живой души, чтобы поговорить с нами. Я посмотрел на дерево и увидел на нем воробьиное гнездо. Птаха погибла от цианида, так и оставшись высиживать яйца. Бомба с отравляющим газом сделала свое дело за несколько секунд. Один вздох и выдох – и немедленная смерть всего живого. Впервые за всю войну меня охватило какое-то странное чувство. Проходя мимо базара, я еще больше опешил. Там за прилавком магазина игрушек на стуле сидел продавец. Его глаза были открыты, и он словно бы смотрел вокруг. Ошарашенному этой картиной, мне в голову вдруг пришла странная мысль: а вдруг какой-нибудь курдский мальчик в этом городе захотел, чтобы на мгновение, хотя бы на одно мгновение, все эти люди зачем-то замерли на месте?.. Не смейся. Мне тогда было совсем не до смеха. В городе никого не осталось в живых. Ни одного ребенка, который бы достиг своей мечты, даже если молился об этом.