Хроники Моокрогга. Изнанка Тьмы. Том 2 - страница 24

К плащеносцу присоединились еще пятеро и направились к нам.

– Кевлара, прекрати коситься, они тебя не съедят. Сейчас, по крайней мере.

– Захар, не пугай!

– А то что? Сбежишь?

– Никуда я не сбегу! И не кошусь. Я по сторонам гляжу.

– Ну конечно, по сторонам она смотрит… Не ерзай, а то ссажу на землю. Будешь с ними шагать. Заодно и поближе разглядишь.

– Не надо!

Я разлепил глаза и попытался осмотреться. Слева понуро плелся Гивьер. Справа спокойно и размеренно шагал Скьяффирд. Между седел был растянут черный хатрский плащ, в котором почетным грузом лежал я.

Покрепче вцепившись в плотную ткань, я снова закрыл глаза. Так хоть не видно змеящихся расщелин, зажавших дорогу в тиски. И совсем незаметно, что кони ступают в пяди от их неровных краев. Только слышится поскрипывание сбруи и тихие голоса. Кажется, что ты в безопасности…

Тепло. Запах свежего хлеба и наваристой похлебки. Солнечные блики легонько скользят по опущенным векам. Тихие родные голоса: не разбудить бы, еще навскакивается ни свет ни заря. Ласковый ветерок забирается на печь, колышет занавески, щекочет теплыми пальцами лицо. Ну, хорошо, встаю уже, встаю! Куда, а завтрак? Потом, всё потом! Изумрудная ширь врывается в глаза. Сполохами на ней – кони. А вон и наш: капризный, молодой, в белых «чулочках» на задних ногах. Просто так не подойдешь, одарить надо. Волнами колышется трава, в рост, выше макушки! Гладит по щекам, просит остаться. Ветер ворошит безбрежную гладь поля, гнет к земле метелочки соцветий. Бегом! Ловя прозрачные запахи неведомых городов и стран, далекого загадочного Моря, близкого знакомого леса и огня…

…Брызнули в сторону кони. Полетел, закружился вихрем над полем крик. Хлещет по лицу трава, в кровь разрывает кожу. В широко распахнутых глазах пляшет яростное пламя, люди бегут, спасаясь от закутанных в черные плащи фигур. И они, они там! Мама! В ледяные осколки разбивается утро, такое тихое, родное. Угасает вместе с солнцем нежный любящий взгляд. Отец! Сплетаются с болью сжатые на черене меча пальцы. Рябиновыми гроздьями зацветают ступени, перепрыгнутые в спешке. Два удара сердца. Последних удара. Застилает глаза соленая влага, двоятся, троятся черные призраки, скользящие между домами. Скрипит, плачет рушащийся дом. Помощи не будет. Никто не защитит, не остановит, не перехватит занесенную руку. Прочь! Бежать! Падая и разбивая в кровь руки, лицо, память… Потерять себя в желтой стерне, забыться и умереть, потому что не может биться разорванное в клочья сердце. Последний взгляд через плечо. Застывший силуэт на фоне пронзительно-синего, холодного неба. За плечами полощется капюшон черного плаща. Тяжелые складки поймали ласковый ветер, обернув его ураганом боли. Когтистая рука сжимает роняющий красные бусины клинок, по рукоять омытый в соленом вине крови. Черненым травлением – вертикаль руны на лезвии. Проницательные желтые глаза, смотрящие в душу. Честь и долг. Боль и отчаяние. Ты поймешь меня, когда станешь старше. Уходи, я не стану тебя убивать…

…Ночь. Холод. Страх и ненависть. Боль утраты. Пустота на месте сердца. Сплетает клубок старуха-память. В черной пыли – затертые чужаками багровые капли. Отец… Разжать руку, с дрожью схватиться за меч. Стереть из памяти радость и гордость, мечты о том, как когда-нибудь эти руки сами сожмут твою ладонь на холодной рукояти. Остерегут, напомнят: береги, теперь твое время пришло заступиться за нас. Как мы берегли, так и нас беречь будешь. Мать… Подойти, сесть рядом, припасть щекой к застывшей красной патоке, измаравшей живот. Вырвать с корнем заливистый смех и наполненный любовью взгляд, ласковые руки и звенящий серебром счастливый голос: скоро братик у тебя будет, сынок, так ворожея сказала, рад ли? Разбить хрусталь тишины криком-воем, поделить себя между ушедшим солнцем и пришедшей луной. И долго ждать, когда утихнет боль. Да так и не дождаться…