Хроники Моокрогга. Изнанка Тьмы. Том 2 - страница 34

– Спасибо, именно этого мне сейчас и не хватает, – поморщился я. – Почему, кстати, не с Советом Света?

– Светлые слушают только своих, – повторил мою гримасу Вилл-Орм. – Объяснять им что-либо бессмысленно. Вас не учили теории пространств?

– Учили, – я ревниво вступился за честь Школы в лице преподающего эту самую теорию магистра Ксниила. – В Советах Света пятнадцать представителей, в Совете Тьмы – трое, первые заседают где-то в Теллерва, вторые – в Сопредельном мире, потому что главой Совета Тьмы считается высший иерарх именно этого пространства, Тахарьеон, Воплощенная Смерть. Второй после него – Князь Гриммсворд, Воплощенная Ненависть. И третий – Фаргдалл, Бешенство Умирающего. Все трое редко разгуливают по сопряженным мирам, разве что Гриммсворду на одном месте не сидится. В Моокрогге есть несколько занятных культов, члены которых то и дело пытаются вручить свои бренные души Совету Тьмы, но получается у них или нет – неизвестно, ни один еще не вернулся. Впрочем, других это не останавливает. В Теллерва два Совета – Малый и Большой, в первом, вроде бы, четверо заседателей. Не знаю, по какому принципу там все распределяется, но вердикты Малого Совета можно оспорить, а вот с решениями Большого – только смириться. И со светлыми, и с темными можно заключить договор, но для этого нужно быть минимум магом соответствующей Стороны и получить одобрение главы Совета.

Адепт снисходительно кивнул, как экзаменатор на зачете, принимающий крупицы знания в качестве правильного ответа:

– В целом, верно, разве что Малый Совет чаще собирается втроем, чем вчетвером. Но, открою тебе тайну: некоторые договоры заключаются вообще без ведома Советов, да и никто не обязывает магов заключать договоры только со своей Стороной. Другое дело, что обычно такого не происходит по личным мотивам. Например, меня проще второй раз убить, чем заставить пойти на какое-то соглашение с миром Теллерва. Но бывали случаи, когда договоры заключались без согласия иерархов, а то и вопреки ему. Ньерлогиор в свою бытность штатным практиком Гитска не одного светлого заставил работать на себя. Иерархам Теллерва от него тоже доставалось.

– Нам о таком не рассказывали.

– Вот поэтому тебе рассказываю об этом я.

– Спасибо, – я немного помолчал и вполголоса сознался. – Честно говоря, до последнего не верил, что Тахарьеон согласится открыть мне Знание.

– Что бы вам не внушали на лекциях, нет ни одного закона, запрещающего живым заключать подобный союз с миром мертвых. А для мага твоего профиля это так же естественно, как дышать. Тахарьеон никогда не был импульсивен, и раз согласился на договор – значит видит в этом больше плюсов, чем минусов. Если бы Воплощенная Смерть ошибался в союзниках – уже бы лишился трона и головы в придачу.

– Может я и есть его первая ошибка.

– Не думаю. Но если все же решишься на предательство – пропей свою награду сразу, там, куда тебя отправит Гриммсворд, материальные ценности без надобности.

– Интересно, а у Князя есть вассалы?

– Был один, – хмыкнул адепт. – Идеальный исполнитель, не задумывающийся о рациональности приказов, зримое отражение ненависти своего хозяина, квинтэссенция презрения ко всем и вся. Земес, Рожденный Зимой. Личность, больше известная в сопряженных мирах, чем в Моокрогге. В какой-то момент я был уверен, что он станет четвертым в Совете Тьмы, но в итоге все закончилось скверно. Земесу удалось сохранить жизнь только благодаря заступничеству Тахарьеона, но оставлять их с Князем в одном пространстве было чревато, поэтому Зимний отправился обратно в свой родной мир с запретом появляться в Сопредельном. Гриммсворд был недоволен, но подчинился. Думаю, при встрече эти двое найдут, что друг другу сказать, – с едва заметной горечью усмехнулся Вилл-Орм. – Князь – одиночка с очень своеобразным характером, считающий, что достоин большего, чем имеет сейчас: еще до Первой Войны он добровольно отдал свою жизнь Тьме, прошел абсолютно немыслимое для смертного Перерождение, о котором даже мне подумать страшно, но главой Совета все равно стал Тахарьеон – выходец из других миров, которому, по мнению Гриммсворда, ничем не пришлось жертвовать.