Прошло две-три минуты, зажигается встроенный под стекло знак «бак полон». Он вопросительно смотрит, намеревается спрыгнуть, но я прошу подождать немного ― сейчас топливо стечет в правый бок, закрою крышку, и повторим в левый, иначе скопившийся воздух создает в правом иллюзию полноты, желательно открывать. Судя по лицу паренька, тут этого не делают, да и ни к чему, если летать близко. Другое дело ― раскат голой тундры, безграничность ее простора, необъятность.
Наконец закончили. Заполняю бланк по показанию счетчика МАЗа, ставлю роспись ― оригинал мне, а второй экземпляр ― заправщику. Солдат расписался, сунул листок в карман, прыгнул в машину и чего-то ждет. Не понимаю, делаю рукой знак «свободен».
– Садитесь, подброшу до вагончика.
– Благодарю.
Усаживаюсь поудобнее. В кабине тепло. На панели наклеена целая галерея полуобнаженных девиц ― длинноногих красавиц в полном наборе, от блондинок до рыжих.
– Раньше под ликом святых воевали, иконы несли, а теперь ― бабы голые. Вдохновляют?
– Когда это было, скажете тоже ― «лики святых».
Он давит на акселератор, высовываясь из машины, смотрит назад. Ему лет девятнадцать, не больше, а ведет себя уверенно, работает умело, без лишней суеты. Такие всегда на своем месте, будут делать, что прикажут, и ждать золотого дембеля. Только вот все меньше и меньше их ― не прячущих голову в кусты, способных отдать во славу Родине 730 дней своей молодости.
Молчим до самого вагончика. Сухо благодарю, спрыгиваю и, сбив с ботинок грязь на сваренной из уголка решетке, вхожу.
Наши сидят в первом помещении, смотрят новости. Присаживаюсь, расстегиваю бушлат, закуриваю сигарету, пытаюсь вникнуть в поток информации.
Оказывается, завершили окружение большой группы боевиков и бомбят без жалости и сострадания. Показывают эпопею с автобусами и заложниками, группу ОМОН ― разоруженную на блокпосту, барражирующие вертолеты.
– Наша пара, ― восхищается Михалыч. ― Лупят как, глянь! Так их!
«Крокодилы» действительно лупят. Кометы ракет тянутся белым шлейфом, врезаются в село, выбрасывая в небо груды обломков.
Дзынькает телефон. Сделав недовольную мину, Михалыч снимает:
– Так точно, здесь. Даю. ― Как флаг протягивает Степанычу: ― Тебя.
– Слушаю, Сухонин. ― Лицо командира делается сосредоточенным. Повторяет как заведенный: ― Есть, есть, есть.
Бросил трубку на рычаг, матерно выругался, поднялся с топчана:
– Михалыч, заводи свою колымагу, поедем на АДП.
«Вот и отдохнул, ― подумал я. Затушил окурок в пепельнице и направился к выходу. ― Можно было и не приезжать сюда, у вертолета подождать».
– Степаныч, уточни там, пожрать успеем? ― вмешивается Городец. ― Ей-богу, шеф, желудок к спине липнет. Вдруг голодный обморок случится?
– С тобой случится, не дождешься. ― Сухонин бормочет под нос, усаживается поудобнее и хлопает дверью УАЗа. ― Трогай.
Получив задачу, успеваем зайти в пропахшую жареным луком столовую, похлебать щей, съесть по тарелке макарон с котлетой и выпить по стакану горячего сладкого чая. Андрей справляется быстрее всех, вытирает салфеткой губы, смотрит на часы:
– Еще четыре часа нашей смены. Уложимся?
– Хм. ― Степаныч недобро ухмыльнулся. ― Спустись с неба, пилот! Сменщиков срочно вызвали, готовят вторую машину: ноль один двести семьдесят работать будет.
– Везет! ― воскликнул Городец.
– Какая разница? ― вставляю вопрос.
– Никакой. Нам везет, без работы не сидим. ― Он встает из-за стола, сгружает посуду на поднос, уносит к встроенному в стену окну, оставляет и заныривает по пояс внутрь. Я повторяю, скидываю.
