Поэтому Джексон и покинул тебя, Мина, иначе его брат был бы мертв. В итоге охотникам выдали какого-то бедолагу, совершенно непричастного к убийствам, обычного вампира. Его повесили на главной площади города сразу же на следующий вечер, а затем обезглавили. Узнав, что князь освободил Вилле Гота, собрание пришло в негодование и восстало против главы: гордым вампирам трудно было признать свою неправоту. Сумев утихомирить разъяренную знать, Уроданс получил бесценный урок и сейчас стремится во всем прислушиваться к мнению собрания…
Катрина закончила свое повествование, а сестры слушали девушку внимательно, ожидая продолжения, ни разу не перебив ее, особенно внимала каждому слову Вильгельмина. В глазах младшей из сестер присутствовал страх, сердце ее бешено стучало в груди. Непробудившуюся сжимали стыд и раскаяние: она столько лет обвиняла Джексона, а тот, оказывается, был невиновен: на его месте она поступила бы также.
– Теперь, когда ты знаешь всю правду, сама решишь, как поступить. В любом случае, не стоит бояться ошибок, главное – быть готовым расплачиваться за них – тут Катрина взглянула на настенные часы – Уже слишком поздно, тебе давно пора отдыхать, а нам с Сарой – охотиться.
Вильгельмина расстроено опустила голову – ей так сильно хотелось еще поговорить с сестрами, но она понимала: Катрина права, как всегда.
Девушка распрощалась с сестрами и поднялась по винтовой лестнице на верхний этаж, в свою комнату. Комната ее была небольшой, впрочем, как и весь их замок, который больше походил на многоэтажный дом. Как ни странно, вампиры не употребляли в разговорах слово «Особняк», хотя уже давно практически все замки были разрушены еще в первой, всепоглощающей войне…
Мебели тоже было немного, но все было обставлено изящно и со вкусом, что делало комнату вполне себе уютной – в этом явно была заслуга Катрины. Напротив двери, заслоняя чуть ли не единственное окно, стоял книжный шкаф внушительных размеров. В нем хранились роскошные старинные книги, в том числе, и книги Д.Л. Эту многочисленную коллекцию старинных изданий, которая была тщательно переведена на общий язык, единственный оставшийся язык, собрал ее дед, отец Элларии.
Шкаф занимал практически всю стену, и лишь в левом углу стояло небольшое кожаное кресло, над которым висело два женских портрета. На первом портрете была изображена юная девушка, мать Вильгельмины и Сары – Эллария Нордриген, как раз в восемнадцатилетнем возрасте. На втором холсте – тетя Мины и мать Катрины – Селеста Нордриген – Зонтаг. Портрет ее был написан уже после пробуждения; в глазах изображенной женщины были невыразимая печаль и как будто разочарование в жизни…
– Все же интересно, это действительно проклятье нашего рода или что-то другое? – вслух задумчиво произнесла Вильгельмина.
Все предыдущее женское поколение Нордригенов погибло при родах: Селеста, произведя на свет Катрину, Эллария- рожая свою вторую дочь, Вильгельмину. Насколько девушка знала, ее бабушку, Роксану Штернбах, постигла та же участь…
Как ни пыталась Мина отвлечься, ее мысли, сделав круг, все же вернулись в исходную точку – вопрос «Что делать дальше?» до сих пор оставался открытым.
– Если бы мои родители были бы живы, что они посоветовали бы? – Вильгельмина не сомневалась, что отец выбрал бы Джексона, а мать… Девушка даже не могла представить, что сказала бы Эллария, ведь матери и дочери не суждено было встретиться в жизни.
