Хроники русского духа - страница 3

Странно, но самые первые мои воспоминания относятся к Тане, моей самой старшей сестре, как её угоняли в Германию. Напомню, это был 1941 год. Отдельные штрихи к «картине»: Таня в чёрном одеянии стоит у окна. Мама подсказала, что это был момент, когда Таня собирала вещи, с которыми немцы приказали явиться в нужное время на главную площадь Любавичей для отправки отобранных отроков в Германию. Помню, как мы убегали от немцев в лес. Много каких-то детей сидит на возу в коровьей упряжке, а корова возьми да «забуксуй» в луже. Затем вижу шалаш в лесу, вдоль него проход, по обе стороны прохода лежат люди ногами к проходу. И вдруг страшный грохот, летит немецкий самолёт, как позже узнала, советские самолёты пока не летали, вместе с этим грохотом появляются несколько мужчин, и все закричали: «Наши, наши!»

Таковы неосознанные картинки предсознательного периода моей жизни, – первые чудные следы моей памяти.

Далее всё идёт с нарастающим большим или меньшим, но смыслом, а чуть позже – и с оценкой.

Зима 1943–1944 годов. В трёх километрах от дотла сожжённых Любавичей деревня Красный Курган, её немцы не сожгли, поскольку в ней не было евреев. В одном из домов жили несколько семей, в том числе и мы с мамой. Каждой семье отводилось ровно столько «жилплощади» на полу, сколько занимали какие-то расстеленные тряпки, заменявшие постель для всей семьи. Утром тряпки собирались в кучу, на освобождённом месте ели, если было что есть, чаще не было, т. е. на этих метрах продолжалась дневная жизнь. Я помню, как весь пол был устелен телами живых людей.

Вскоре мы с нашей «постелью» перебрались в Любавичи на квартиру в один из уцелевших домов к Марфе Прилашкевич. В доме располагалась почта, жила Марфа с детьми-сиротами, и наша сиротская семья. На кухне нам кто-то соорудил нары, те же 2×2 кв. м, но поднятые над полом. Здесь мы ночью на этих метрах спали, днём на них ели, сидели. Школа начала работать. Двое из нас продолжили учёбу, начатую ещё до войны. Готовили школьные задания на этих нарах, на них же лежало всё необходимое для работы мамы. Но это был настоящий дом, руки и ноги в нём не отмерзали. Помню на полатях ушат с водой, в нём сижу я. Меня моет мама, по мне снуют её руки. Позже я связала мою картинку с воспоминаниями Олега Кошевого, главного героя книги Фадеева «Молодая гвардия», монолог Олега о руках его матери из которой я знала наизусть. Замечу, эта книга заложила во мне основы, первые кирпичики мощной любви к моей Родине, основы формирования острого и могучего чувства патриотизма.

Ещё одна зарисовка в сознании: я просыпаюсь, хочу встать с нар и не могу, ноги не слушаются. Что такое? Оказывается, я заболела, у меня воспаление лёгких. Слово «пневмония» мы тогда ещё не знали. И далее я себя вижу в больнице на руках у чужой женщины. Видимо, мне было так плохо, что сестричка носила меня на руках.

Вспоминается, как на нас – мы тогда жили в учительской – напали вши. Бороться с ними мы никак не могли. Не было химических средств, не было железного утюга, которым спасались другие, откопав его, спрятанного от немцев в огороде. В агрегат клали раскалённые угли, он нагревался, и им прожаривали швы, в которых плодилась нечисть. Мы на своём пепелище утюга не нашли и объявить войну вшам не могли. Как-то терпели. Но на огороде извлекли из-под земли ещё не успевшую сильно заржаветь швейную машинку «Зингер», которую отремонтировал 13-летний брат Миша, и мы все постепенно научились строчить швы и примитивно, но шили всё самое необходимое. Например, бурки вместо отсутствующих валенок. Миша нам всем сшил такие валенки, обул семью на зиму. А морозы, напомню, нередко достигали тогда 30–35 градусов! Мишенька заменил папу, всю мужскую работу держал на своих отроческих плечах и был за неё в ответе. Дух и тело дитятки по педагогической науке формируются сложно и медленно. А практика жизни – быстрый и эффективный Учитель! Быстрый и результативный! К 50-летнему юбилею Миши я писала о брате: