Хронограф - страница 7

Не прошло и полугода после окончания Строгановского училища, как меня пригласили в группу художников, оформлявших торговые и прочие точки на Калининском проспекте. Мне поручили сделать знак на аптеке и на пивном баре. Я кое-что придумал, и всем очень понравилось. Так началась моя работа в Художественном фонде РСФСР.

Через систему Художественного фонда художники получали заказы на оформление архитектурных объектов типа скверов, детских игровых площадок, памятников. Для этой работы даже не требовалось быть членом Союза художников, достаточно было иметь диплом об окончании художественного учебного заведения. Это была прекрасная возможность зарабатывать деньги ремеслом и не идти на компромиссы с совестью.

В то время существовал такой порядок, что от каждой строительной сметы или годового местного бюджета полагалось истратить 2% на культуру. Если эти 2% не тратились, то их нельзя было перебросить на что-либо иное, и они просто сгорали. Но тогда следующий бюджет становился на 2% меньше. Поэтому местное начальство стремилось во что бы то ни стало эти проценты истратить.

Вот эти 2% нас кормили, и очень неплохо. Ленина (который в наших кругах звался Лукичём или Кормильцем) я и мои товарищи в работу не брали, хотя это был самый лёгкий заработок, но зато детских игровых площадок я изготовил бесчисленное множество. Эти заработки позволяли большую часть времени в году отдаваться «мечтам». Конечно, о карьере при таком раскладе следовало забыть, но зато свободы было – хоть залейся. Но в то время ничего другого я не вожделел.

Однажды (кажется, это был 1971 год) скульптор Казанский зашёл в мою мастерскую с молодым функционером из «суровых», Олегом Комовым. Он тогда был одним из секретарей МОСХа и метил выше, так что активно выстраивал свой круг верноподданных. У меня уже висели на стенах сферические композиции, стояли «Две фигуры с натюрмортом», а на полках располагались штук двадцать голов более раннего периода, работая над которыми, я изучал структуры сопряжений. Комов показал пальцем на головы и сказал: «Вот так работай, а это всё забудь». А потом добавил: «Будешь в МОСХе, заходи ко мне в кабинет, поговорим». Но я к нему не пошёл. Потом мой товарищ по Строгановке передал разговор обо мне с одним из приятелей Комова: «Орлов никогда не сделает карьеру, он не умеет жить».

Но я жил, и даже очень наполненно. Выставляться было негде, об этом не мечталось, зато я мог себе позволить следовать завету Родена, который сказал: «До тридцати я работал в яму, и только после стал сохранять вещи». Мне это казалось очень разумным. Теперь я порой жалею тех работ, созданных мной до тридцатилетнего возраста и сгоряча разрушенных. Но скорее всего, это было правильно.

Параллельно делать заказную и не заказную работу было невозможно, это всё равно что гнуть проволоку туда-сюда: сначала она поддаётся, потом ломается. Но и менять направление движения каждые полгода было крайне непросто. К концу заказной работы я чувствовал, как трудно становится столкнуть с рельс свой собственный состав. Чувствовал, что трудно достигнуть нужного темпа работы. И вот, только всё пошло, набрало темп, каждый день становится удачен – а тут снова нужно переключаться на заказ, в который тоже въезжаешь со страшным скрипом, то и дело отвлекаясь на старое; потом всё-таки усилием воли отрываешься, быстро одолеваешь взятую работу, а старый воз опять врос в колею… Это стало морально изнурять, и в какой-то момент я решил позвать в соавторы заказных работ Пригова.