В день их смерти я остался в корпусе и собирал у андроидов форму, чтобы отнести в прачечную. Когда возвращался в комнату, меня перехватил один из раздатчиков и сказал, что родители мертвы. Инопланетный аппарат прорвался к Краю и палил кругом, не разбираясь. Они тогда инструктировали новособранных. В итоге погибли и они, и те, кто получал инструкцию.
Я ничего не чувствовал. Да и моя жизнь, можно сказать, вообще не изменилась. Я молча приходил с работы, ел и ложился спать. А потом смотрел в потолок и думал, что мне сделать, чтобы начать жить. Это были бесполезные размышления. Здесь они вообще не нужны. Чтобы начать жить, не нужно думать о том, какой ты несчастный и что тебе нужно, чтобы что-то ощущать. Надо действовать так, как будто ты уже давно счастливее всех: улыбаться этому проклятому миру, смотреть, как каждый день меняется небо, слушать музыку и, наконец, есть то, что имеет вкус. Беда в том, что это сложно сделать, когда в тебе крепко спят любые человеческие желания. Стыдно признаваться, но через год после того, как остался один, я стал неожиданно оживать. До этого я смотрел кино раз в месяц, в зале, с персоналом. Теперь же фильмы так захватывали меня, что я глядел их через день, а после в мою душу ворвалась музыка.
Я все думал, чего музыка дает больше: вопросов или ответов. Кажется, ответы дают только пословицы; здесь же штука куда сложнее. Композиторы, пожалуй, пишут притчи, которые помогают задать себе правильный вопрос. Ноктюрн – не басня о любви с выводом и моралью, а маленькая история о том, как кто-то когда-то любил. Чей-то опыт, который заключен в музыке, мы используем как урок или как пример, а главное, учимся задавать себе вопросы. Начало всегда дает мысль: «А что же я чувствую и вижу теперь?» – но самокопание под музыку – гораздо более глубокая терапия, чем рисование картинок в своем воображении. Мы слушаем одно и то же, а вопросы меняются. Человек растет и задает себе другой вопрос. Ребенка интересует, почему солнце светит, а взрослого – зачем и для чего оно светит Ему.
Я пытался ответить на вопрос, зачем я здесь. И думаю, со мной все очевидно: я каждый день вкладываю свой труд в защиту планеты. Пусть мой вклад и не велик, но все же… Но отчего-то мне стало казаться, что одного смысла недостаточно, чтобы быть счастливым. Умение радоваться – это искусство, которое вырастает из ничего, а не «потому что». Человек может восхищаться собой и этой жизнью просто так. Глупо думать, что для этого надо стать космонавтом.
Потом, когда мне было лет пятнадцать, наше питание здесь изменилось: содержимое банок стало меняться, и их подписывали названиями блюд. Мне полюбились бобы с перепелиными яйцами. А позже в банки стали помещать и десерты. Но оказалось, что я не сладкоежка. У меня начал появляться вкус к жизни. Тогда я и начал попытки общения с андроидами. В детстве они пугали меня: никогда не знаешь, чего ждать от тех, кто сильнее тебя в сотни раз, да и знает побольше. Позже я понял, что тем они и лучше людей, что их возможности не опьяняют их и не порождают самодовольство и жажду власти. Нет причины их бояться. Они наши защитники и солдаты, а с некоторыми и поговорить можно.
Мне нравится наблюдать за их полетами. Они взлетали в темную бесконечность и казались такими смелыми и свободными, что от этого зрелища по телу бегали мурашки. Хотя я не знаю, кто мог бы назваться менее свободным, чем андроиды: они не живут для себя и даже с трудном распознают свои желания. Единственное, что в них загружено в качестве цели, – предназначение защищать Землю, с которой они не знакомы.
