– На седле кобылы Кадаля есть сумка. Положи одеяние туда. – Белазий набросил плащ на плечи и застегнул его, потом взял поводья. – Подсади меня!
Мальчик повиновался. Я видел, что он пытается не только оправдаться, но и понять, насколько Белазий разгневан.
– Господин, пожалуйста, поверь, я ничего не говорил! Клянусь всеми богами, что есть на свете!
Белазий словно не замечал его. Да, я знал, что он жесток; на самом деле за все время нашего знакомства мне ни разу не случалось видеть, чтобы Белазий подумал о чьей-то тревоге или боли; казалось, он даже не подозревал, что у людей – даже у свободных людей – могут быть какие-то чувства. Наверное, Ульфин для него сейчас был менее реален, чем эта лошадь. Белазий легко взлетел в седло, коротко приказал:
– Отойди. – Потом спросил меня: – Управишься ли ты с кобылой, если мы поедем галопом? Я хочу добраться домой прежде, чем Кадаль обнаружит, что тебя нет, и поставит на уши весь город.
– Попробую. А Ульфин?
– А что Ульфин? Ульфин поведет домой твоего пони.
Он развернул коня и направил его к дороге. Ульфин подбежал ко мне, чтобы затолкать в сумку окровавленный балахон, и поспешно подставил мне плечо: с его помощью мне кое-как удалось взобраться на лошадь и сесть в седло. Мальчик молча отступил назад. Я чувствовал, как он дрожит. Наверно, рабам свойственно бояться всего на свете. Мне пришло в голову, что ему страшно даже идти одному через лес.
Я осадил кобылу и наклонился к нему:
– Ульфин, он не сердится, тебе ничего не будет. Клянусь тебе. Так что не бойся.
– Ты… ты что-нибудь видел, господин мой?
– Ничего. – По-своему это было правдой. Я спокойно смотрел ему в глаза. – Вспышку темноты… и обычную луну. Вот и все. Но даже если бы я что-нибудь и видел, это не важно. Меня сделают посвященным. Теперь понимаешь, почему он не сердится? На, возьми.
Я достал из ножен свой кинжал и бросил его вниз, так что он воткнулся в землю меж сосновых игл.
– С ним тебе будет спокойнее, – сказал я, – но он тебе не понадобится. С тобой ничего не случится. Можешь мне поверить. Я знаю. Веди моего пони поосторожнее, ладно?
Я пнул кобылу в бока и направил ее вслед за Белазием.
* * *
Он ждал меня, то есть ехал сравнительно медленно. Когда я поравнялся с ним, он тотчас пустил коня в галоп. Кобыла рванулась следом. Я вцепился в узду и висел на ней, словно репей.
Тропа была достаточно открытая, так что мы хорошо видели дорогу в лунном свете. Она вела через лес к вершине холма, и нашим глазам на миг открылись городские огни. Потом тропа снова нырнула в ложбину, и через некоторое время мы выехали из леса на соленые приморские пустоши.
Белазий ничего не говорил и не замедлял скачки. Я держался за кобылу, глядя на дорогу из-за ее плеча, и размышлял, что мы можем встретить на дороге Кадаля, возвращающегося за мной с отрядом солдат. А может быть, он поедет один…
Мы с плеском перешли вброд ручей глубиной по бабки лошадям, а потом тропа, протоптанная в траве, свернула направо, к большаку. Теперь я понял, где мы; я видел эту тропу, когда мы ехали в лес, – она поворачивала с дороги сразу после моста на опушке леса. Скоро мы выедем к мосту.
Белазий придержал коня и оглянулся через плечо. Когда кобыла поравнялась с ним, он схватил ее за повод. Кони перешли на шаг.
– Слушай!
Лошади. Очень много лошадей; едут быстро, рысью, по мощеной дороге. В сторону города.
Послышался чей-то голос.
