– Через неделю день города и мы работаем по скорой. Будем принимать гостей, – сказала заведующая отделением.
– Вытрезвитель для чиновников.
– Вот направление на освидетельствование для инвалидности. Да, и не забудьте встать на учет по месту жительства.
Участковый терапевт Одинцов опоздал на двадцать минут. Неспешно переоделся, накормил местного, рыжего кота, перекурил с окулистом и пригласил меня.
Пока я доставал бумаги он смахивал пыль со стола. Над столом висела ксерокопия гравюры с картины Беклина «Остров мертвых». Вероятно, хозяин кабинета причислял себя к великим поклонникам этого художника. Мне стало любопытно, к кому он больше благоволил: к вождю мирового пролетариата или ефрейтору пятнадцатого баварского полка.
Двадцать минут он изучал эпикриз. Когда прекратил читать и снял очки, то по его измученному, новой для него информацией лицу, было видно, что он ничего не понял и в случаи чего не сможет даже что-то посоветовать, не говоря уже о какой-либо помощи.
– Сколько ей?
– Пятьдесят два.
Опустив уголки рта, и выпячив губы он промямлил.
– Ничего менять не будем.
Александра Сергеевна была добродушной, дородной, широколицей женщиной пятидесяти лет, с явно заметным малороссийским акцентом, воспитанной на свежем воздухе, русском мате и детективах Дарьи Донцовой. Как и у воспетым Сааведрой оруженосце, ее речь изобиловала неуместными пословицами и оговорками. Отсутствие медицинского образования и опыта ухода за лежачими больными она компенсировала превосходными кулинарными способностями (такой пиццы я никогда не ел), эмпатией(к матери она относилась как к сестре)и трудолюбием (пол в квартире давно так не блестел). Раз в две недели, на выходные, она ездила в общежитие к дочери, которая училась в Авиационной академии. В эти дни с матерью оставался я.
Она была как ребенок. Ребенок который никогда не вырастет, не начнет сам есть, ходить, говорить. Она мотала головой, капризничала и отказывалась есть. Суп со слюной стекал по подбородку. Я отбросил ложку, опрокинул поилку и в отчаянии занес руку. Мать вперила в меня свои темно-карие глаза, протянула к лицу здоровую руку и дотронувшись кончиками пальцев до моей щеки завыла. Я отпрянул назад. Стул опрокинулся и я навзничь упал. Она все понимала. Она выла за нас обоих.
У Всеволожской ЦРБ шли последние приготовления ко Дню Победы. Двое школьного вида подростков красили в желтый цвет уродливых лебедей из автомобильных покрышек. Женщина, в белом халате, стояла рядом и нервно махая рукой разговаривала по телефону.
Последние два месяца, в местной прессе, не переставали нахваливать новоизбранного губернатора. Писали о тех баснословных суммах которые он выделил на развитие здравоохранения. Действительно кое-что изменилось. Если не считать лебедей, то у входа в поликлинику посадили три липы, на втором этаже уже два месяца ремонтировали туалет, крышу здания морга покрыли толью, а всю администрацию, на переподготовку, на месяц свозили в Финляндию. Над входом повесели вывеску «Земляки – это наша победа». В таком виде она просуществовала ровно два дня. Потом, либо по оплошности рабочих, либо кто-то решил пошутить, первые две буквы в последнем слове отвалились. Насколько мне известно, в таком виде, вывеска существует по сей день.
– Спрошу сразу, как говорится не в бровь, а в глаз. Деньги на бензин есть? – спросил меня районный невролог, Владимир Сергеевич.
