Вместе с микроавтобусом в больничный двор на всех парах въехала карета скорой помощи и, проскочив вперед, встала на разгрузку своего страшного содержимого. Вокруг слышались тихие восклицания ужаса:
– Парнишка чудовищно обгорел. Поразительно, что лицо осталось целым!
– Пожар?
– Да, говорят, сам подпалил дом, да не успел убежать.
– Поплатился, получается?
– Выходит так.
Вокруг суетились санитары, не обращая внимания на их спасителя, который пытался объяснить, что у него в машине еще один пострадавший от огня.
Лида безучастно смотрела из окна микроавтобуса. Ее глаза равнодушно скользнули по лицу завернутого в белую ткань паренька. Оно показалось смутно знакомым. Лицо из ее детства. Сквозь еще не до конца достроенную стену, отделяющую ее от прошлого, успело проскользнуть имя – Кеша!
Время бежало неторопливо, но замершая на переднем сиденье девочка, по-видимому, совсем не возражала. Когда дошла очередь до нее, она, не сопротивляясь, позволила осмотреть свои обгоревшие ноги и села в инвалидное кресло. Са своей спиной она слышала, как шепотом переговаривались между собой санитары:
– У женщины шансы не ахти.
– Да, страшно смотреть на такое. Повезло, что сразу привезли.
– Удивительно, что у девочки такие слабые повреждения. Ожог второй степени, не более того. Площадь поражения тоже ерундовая. Только зря она на обожжённых ступнях по асфальту ходила.
– Повезло еще. Говорят, вторая – это тетка ее. Там все очень серьезно. Даже лицо обгорело. Хорошо хоть младшая уцелела. Расскажет, кто родственники.
Лида слышала все, что они говорили, но оставалась по-прежнему равнодушной и безучастной ко всему происходящему вокруг. Словно ее все это не касалось. Это они говорили про другую девочку и ее тетю.
Ноги, тщательно обмытые и обработанные антисептиком, немного саднили, но не более того. Укол обезболивающего сделал свое дело и глушил физическую боль. Слои марли, пропитанной мазью, ловко ложились на полыхающие жаром ступни ласковой прохладной лентой.
Люди в белых халатах смотрели на девочку с сочувствием и затаенным любопытством. Удивительно, никаких криков или слез. Сидит на кушетке, словно пластиковая кукла. Возможно, все еще в шоке.
– Ну вот! Теперь все будет хорошо, – ободряюще потрепала ее по щеке краснощекая медсестра.
Девочка посмотрела на нее долгим, ничего не выражающим взглядом.
Ну точно, она все еще в шоковом состоянии, – утвердилась в своей догадке женщина.
– Скажи мне, как тебя зовут, милая, – ласково улыбнулось ей полное лицо.
– Лида, кажется, – шевельнулись непослушные губы.
– А фамилия? – мягко продолжила медсестра.
– Не помню, – пожала плечами девочка и отвернулась к окну.
Широко раскрытые глаза на время утратили способность видеть. Какие-то люди входили и выходили из дверей ее палаты. О чем-то спрашивали, приносили подносы с едой, сочувственно заглядывали в глаза. Она равнодушно смотрела на всю эту суету вокруг и плохо различала лица, предметы и скромную больничную обстановку.
Казалось, что теперь она смотрела на мир сквозь муть залитого дождевой водой стекла. Прошло чуть больше недели с момента ее поступления, прежде чем Лида решилась прервать свое апатичное сидение в четырех стенах и, прихрамывая, стала выползать на больничный двор.
Ожоги на ступнях беспокоили ее все меньше с каждым пролетающим мимо днем. Постепенно просыпался интерес к окружающему миру. Она стала узнавать свою по-матерински добрую медсестру – Аллу Владимировну, которая частенько заглядывала в палату, надеясь, что сочувствие и поддержка позволят девочке прийти в себя и вспомнить, кто она такая и где живет. До сих пор ее личность так и не удалось установить. В списке пропавших без вести не было людей, чьи приметы могли бы указать на Лиду и ее лежавшую в реанимации тетю.
