– Нет. Адэлард был еще совсем мальчишкой. Школа Дидье располагалась прямо у озера. Ученики, как и большинство жителей близлежащих поселений, почему-то решили, что война пройдет мимо… – Эстиан говорил все медленнее, чувствуя, как пересыхают губы и ускоряется сердцебиение. Закончил он едва слышно: – Но ребенок не погиб. И теперь сияет, как само солнце.
Вперившись взглядом в верхний угол полотна, где красовалась роспись автора, герцог почти не слышал жаркой речи Урсулы.
– Берийцам всегда было плевать на жителей завоеванных земель, сколько бы лет ни прошло! Готова поспорить, что их разведчики даже не подумали предупредить мирное население. А некоторые из них еще смеют утверждать, что это была дезинформация с нашей стороны, чтобы подстегнуть риссирийцев к восстанию! Даже когда линия фронта…
Если бы мужчина не был так погружен в себя, он бы с сожалением отметил, что ошибся в своей новой пассии, ожидая от нее большей заинтересованности созиданием, нежели разрушением. Но перед его мысленным взором стояло полное котлованов пепелище, обломки обугленной деревянной стены, груды изувеченных тел и разбросанные тут и там испорченные холсты и наброски.
– Ты можешь остановить кровь?
– Нет. Слишком много… Слишком устал…
– Держись, прошу. Я тебя подниму.
– Не получится.
– Эстиан-нэки? Если сказала лишнего, простите…
– Прости меня. Она деревянная. Я не смогу ее вытащить аккуратно. Ты что? Почему ты смеешься?
– Оглядись! Здесь же была школа Дидье! Хах! Кх-х-х… Ха… а-а-а-а… Иронично тут умереть… Кх-х-х… Живопись – единственное, что мне никогда не давалось.
– Молчи. Береги силы. Я попробую…
– Смотри! Хо… хорошая работа… Вон там… Смотри… Дай…
– Боги, Аворий!
– Покажи ближе… Не закончена… Но подписана… Не знал, успеет ли… Хорошая ра… кх… х… Если он не погиб здесь, то в будущем засияет, как… как само… а-а-а-а-а…
– Эстиан. Вы меня слышите?
– Аворий? Ты меня слышишь?
– Отдай перстень моему ста… старшему сыну… Летану. И из… из… изви… и…
– Аворий? Аворий! Пожалуйста, нет.
Мраморный герцог вздрогнул.
– Знаете, – он повернулся к Урсуле, выглядевшей встревоженно, – я всегда немного завидовал стиям воды. Их способности чувствовать направление, ощущать течения, замечать предпосылки, прогнозировать последствия. Практически видеть будущее.
Баронесса совершенно растерялась. Кинув прощальный взгляд на работу известного пока в узких кругах художника, чей талант явно сохранит ему место в истории, Эстиан нежно поправил волосы Урсуле и прижал ее к себе. Он обнимал ее долго – пока глаза не перестало пощипывать от печальных, но неожиданно теплых воспоминаний и пока ее ответные действия совершенно не оставили прошлое в прошлом.
Необходимость проявить терпение и должное уважение к его интересам лишь усилило пламя страсти баронессы, когда представителям вавстравийской знати пришло время познакомиться наиболее тесно. Первая ночь с новой пассией всегда была полна сюрпризов и игривых нюансов, но по утрам Эстиана неизбежно встречали огромные от удивления глаза и плохо скрываемая обида. Не портя себе настроение мыслями о будущих трениях, герцог нырнул в объятия сладостной усталости и быстро погрузился в крепкий сон, полный приятных отголосков прожитого дня.
В отличие от подавляющего большинства наполненных стиев – потомков Стихий, чья кровь смешалась с людским родом лишь в первом поколении, – Эстиан не избегал весьма тесного общения с человеческими женщинами, несмотря на опасность, которую подобный контакт для него представлял. За всю свою не короткую жизнь герцог превосходно научился препятствовать если не всегда зачатию, то, безоговорочно, рождению собственной погибели. Он не скрывал своих убеждений и методов ни от Урсулы, ни от тех, кто был до нее, уважая право женщины на власть над собственным телом, но раз за разом удивлялся – почти каждая пассия верила, будто именно ей суждено стать особенной и заставить его поступиться принципами.
