Держа руки в карманах зелёной толстовки, в потертых чёрных джинсах и кипенно-белых кроссах Максим расселся на подоконнике. Расслабленно болтая в воздухе ногами, он изучающе таранит меня взглядом.
— Синичкина, а я тебя даже сразу не узнал.
Стиснув зубы, я запихиваю телефон с наушниками себе в задний карман джинсов и подбираю с пола свою тетрадь. Молча.
— Ты не в том уродском кардигане, — задумчиво продолжает Ольховский. — А в футболке и джинсах. Ещё и волосы распустила…
— А ты свои, как обычно, не расчесал, — зло цежу я, намекая на беспорядок в густой темно-каштановой копне волос на его башке. — Чего приперся? — тянусь к своей сумке на подоконнике и запихиваю туда поднятую тетрадь обратно.
— Чего не пришла вчера? Я ждал.
Я отвлекаюсь от своих вещей и изумленно кошусь на Максима.
— Ты серьезно?
— Да, — кивает он и очень правдиво хлопает ресницами.
— Вчера весь вечер шёл дождь, — кривлюсь я недоверчиво. А заодно снимаю с запястья резинку и привычным движением рук стягиваю волосы в хвост.
Так все же как-то спокойнее и привычней.
— Прикинь, как мне в армейку-то неохота… — тоскливо вздыхает Максим.
— Ольховский, а ты уверен, что я тебя не разыграла? Может, у меня вообще этих билетов нет?
— Просим выйти весь состав студенческого совета выстроиться у кулис, — громогласно разносится по всему актовому залу.
Не дожидаясь ответа на свой вопрос, я забираю сумку с подоконника и через проход между рядами кресел направляюсь из темного угла к ярко освещенной софитами сцене. У ее ступенек уже толпится половина нашего студсовета.
Но примкнуть к ней не удаётся.
— В смысле у тебя нет билетов? — гневное шипение за спиной заставляет меня тут же замереть на месте и обернуться.
Ольховский тут как тут. Прямо перед моим носом. Нахмурившись, он все по-прежнему держит ладони в карманах толстовки. Я с опаской озираюсь по сторонам. Мы опять на виду у всех.
И на нас пока никто не обратил внимание, поэтому разговор с Ольховским нужно заканчивать как можно скорее.
— Вот так нет. Это была шутка, — заявляю я, делая невозмутимое лицо, которое тут же краснеет.
— Лжешь,— Ольховский с подозрением прищуривается, скользя внимательным взглядом по моему лицу. — Ты вон вся красными пятнами пошла...
— Максим, давай закончим этот разговор раз и навсегда. Я не отдам тебе билеты ни при каком раскладе. Забыли. Проехали. Свободен. Уходи, — нервно тараторю я, потому что уже чувствую, как на нас снова начинают пялиться единичные любопытные Варвары.
— Опять из принципа? Ну давай я извинюсь перед тобой. Хочешь? — в глазах Максима искрится надежда.
— Где Синичкина? Она ж третья стоит по счету! — Разноситься громким эхом по актовому залу.
Перевожу взгляд с Максима на сцену, где все уже ищут меня, и опять на Максима.
— Не в принципе дело. Просто… — спешно цежу я и суетливо постукиваю носком своего ботинка, — просто я уже не могу это сделать по личным причинам. И они никак тебя не касаются.
— Синичкина, будь ты человеком, — Максим устало закатывает глаза. — Назови сумму. Любую. Я все куплю.
— Синичкина, ау! Она ж сидела где-то на галерке, — кричит кто-то из девчонок в микрофон.
Боже! Мое самообладание сейчас просто разлетится в разные стороны! Я смело смотрю в упор в глаза Ольховского. И в полумраке актового зала они уже не кажутся карими... Они становятся практически черными. Это даже завораживает... почему-то...
— Не могу. Правда, — выдыхаю я. — Считай, этих ответов у меня уже нет. Потеряла. А теперь, извини. Мне надо идти.
