Хуннизмы в чувашском и других языках мира - страница 12



« (книжный, бумажный) свиток» [цит. по: Добродомов, 1975, №5, с. 85]. Согласно М. Рясянену (1893—1976; Финляндия), оно в исходной неуменьшительной форме куйн сохранилось в современных чувашских диалектных словах конь, коньă «пространство, занятое на ткани узором»; и это новое значение развилось в чувашском языке исторически из прежнего «исписанное, написанное» [цит. по: Добродомов, 1975, №5, с. 85 и след.].

С китайским кюань М. Рясянен этимологически связывает русское книга [цит. по: Добродомов, 1975, №5, с. 85 и след.]. И. Г. Добродомов считает его гипотезу правдоподобной [Там же. С. 85—86]. Развивая её, он пишет: «Из уже исчезнувшего булгарского диалекта (точнее, из гуннского языка. – Л.Ф.) была заимствована в славянские языки уменьшительная форма куйниг; на славянской почве она стала звучать кънига в результате изменения краткого звука у в своеобразный очень краткий славянский звук ъ» [Там же. С. 85]. Таким образом, делает вывод И. Г. Добродомов, слово книга пришло в славянские языки из китайского языка через булгарско-тюркское (точнее, гуннское. – Л.Ф.) посредство [Там же. С. 89]. Из русского языка оно в XVIII в. было заимствовано чувашским, в котором его фонетический облик изменился в кěнеке. Так диалектное чувашское слово конь, коньă (ср. древневенгерское könуü «книга»), восходящее к китайскому кюань « (книжный, бумажный) свиток», из пассивного словарного запаса вернулось в активный, но уже в качестве заимствования из русского языка и в совершенно ином звуковом обличье. (Есть и другие этимологии русского книга [Львов, 1966, с. 162—166; Филиппов, 2014, с. 338—339].)


1.9. О терминах пратюркский язык и древнетюркский язык


Выше было сказано (гл. 1 §1.2), что в науке нет единого понимания термина пратюркский язык. А. В. Дыбо, например, определяет его как «языковое состояние, существовавшее до отделения булгарской группы» [Дыбо, 2007, с. 65; см. также с. 200]. Отделение её она относит к началу распада пратюркского языка, который связывается с отделением чувашского языка от других языков [Дыбо, 2004, с. 766 и послед.]. Предполагаемое время и место существования пратюркского языка, по её мнению, «достаточно хорошо укладывается на широкую территорию между нынешним Ордосом и южным Саяно-Алтаем в конце I тыс. до н.э. – первых веках н.э.…» [Дыбо, 2007, с. 199—200; см. также: Дыбо. 2006, с. 393], на которой в ту историческую эпоху господствовали хунны.

Некоторые исследователи считают, что древнетюркский язык – это пратюркский язык, что едва ли соответствует действительности. Носителями древнетюркского языка были древние тюрки. Они, по утверждению Л. Н. Гумилёва, сложились из этнического смешения «пятисот семейств Ашина», говоривших между собой по-монгольски, с тюркоязычными алтайскими племенами, происходившими от хуннов, «тем более что „пятьсот семейств“ монголов были каплей в тюркском море» [Гумилёв, 1967, с. 24]. Эти «пятьсот семейств» в свою очередь возникли «из смешения разных родов» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 221], обитавших в западной части Шэньси, которая в IV в. н. э. была отвоёвана хуннами и сяньбийцами у китайцев [Гумилёв, 1967, с. 22]. Они подчинялись хуннскому князю Муганю, владевшему Хэси (область к западу от Ордоса, между излучиной Хуанхэ и Наньшанем) [Там же]. Когда в 439 г. тобасцы победили хуннов и присоединили Хэси к империи Вэй, князь «Ашина с 500 семейств бежал к жужаньцам и, поселившись по южную сторону Алтайских гор, добывал железо для жужаньцев» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 221], где орда, сплотившаяся вокруг него, и слилась с местным населением, наделив именем