Господи. Она омерзительна. И каждый в Столовке провожал ее взглядом, когда она плелась вдоль стены, прикрыв лицо развернутой бумагой, каждый любопытствовал и презирал ее, не зная даже…
– Сюда. Вот так. Здесь можно сесть.
Это она про заплеванный парапет за углом? Ну, в принципе, да…
– Не волнуйся, Хач забрал твой рюкзак.
– И чай, – откуда-то «из ниоткуда» добавил он, – Кассирша в стаканчик налила. Оказалось, хорошая женщина.
Мышь плотнее прижала салфетку к лицу. Она знакома с ними всего два дня, и второй раз за эти два дня она срывается. Второй день уже она всё портит.
– Прости.
– Не за что, – буркнула Мышь.
– Нет, прости, – повторил Хач, – я тебя задел. Пожалел сразу же, как только он потащил тебя в туалет.
– Я сама…
– Возьми чай. Он сладкий.
– Мне нельзя.
– Почему? – тут же встряла Соперница, – диабет?
– Нет, просто… – тебе, жирной, не понять, – не люблю.
– Сахар немного помогает. Правда, прости, что сделали больно.
– Что? – Мышь подняла наконец голову. Наверное, у нее лицо сейчас очень злое… да ладно, на самом деле, просто жалкое.
«Вряд ли кто-нибудь воспринимает тебя всерьез».
Соперница села рядом, и ее не смутили ни заплеванный бордюр, ни ноябрьский холод.
«Бла-бла, застудишь яичники, Мышоночка, не сможешь родить…»
– Прости нас. Мы просто к тебе еще не привыкли. А ты – к нам.
«Вы слишком разные».
– Но это ничего.
«Потому что всё уже закончилось. Никаких друзьяшек».
– У нас все получится. Будем держаться вместе.
«Что она сказала?»
Почему вы всё время это повторяете? – спросила Мышь. Она видела сейчас их хвосты, очень четко, очень ясно: пушистый и рыжий – Соперницы, тонкий и полосатый – Хача. Они тревожно вились вокруг ног, задевали друг друга, толкались, и ребята, сами будто не замечая, одергивали их, но намного осторожнее, чем это обычно делает Мышь. Будто хвосты были их частью, а не мешающимся отростком.
Но Мышь помнила, как хвост Тагара бил по столу. И как ночью нервно вздрагивал хвост Лены. И хотя они были…чище, Мышь все равно кое где видела колтуны и застрявшую в шерсти грязь.
– Мы нужны друг другу, – сказал Хач так, будто это было само собой разумеющееся, и Мышь была… почти была согласна.
– Вы меня не знаете.
– Но можем помочь, – сказала Соперница, – и тогда этот «период» закончится.
Мышь мотнула головой и снова ткнулась лицом в салфетку. А они молчали. Будто знали ее чувства, будто можно было ничего не говорить – и так всё знают. Будто даже истерики ее были поняты правильно, не как типичный подростковый срыв. Она ведь не хотела… она ведь не контролирует всё, она…
– Выпей чай. Мозгу нужен сахар.
«Этому мозгу интеллект нужен, а не сахар».
– Мы тут с тобой посидим, хорошо? Еще немножко.
– Подышим…
– А потом вместе за Яном пойдем. Хорошо? А то что-то долго его нет.
– Слишком. Я уже минут семь как в панике.
И они замолчали, позволив Мыши… пережить. Давая ей время, чтобы бешеный поток мыслей и эмоций потихоньку сошел на нет, оставив в голове обессиленную пустоту. Тело обмякло. Заднице, отказывается, все-таки холодно. И ладно.
– У меня хорошая семья, – сказала Мышь. Она должна была это сказать.
– Мы знаем.
– И Мамочка, она…
– Мы знаем. Я тоже брата очень сильно люблю. Семья – это важно.
Они замолчали снова. Хач сидел с закрытыми глазами и глубоко дышал – будто во сне. Потом достал пачку и закурил – внезапно. Соперница сидела… стену напротив разглядывала. Граффити, все дела. А Мышь просто сидела. Ей казалось, что мозг пробежал тысячу километров, и теперь пытался восстановить все, что потратил. Даже хвост унялся
