И грех, и смех - страница 2




– Старый козел, я хотел приехать с подарками


на юбилей, а ты взял и все испортил. А ты и не догадаешься, что это.


Зияди прищурился.


– Неужели, это правда? Ты хотел подарить мне


мундштук, из которого курил Сталин?


13


– Хорошо, что мозги твои еще не высохли, –


сказал Саба. – Ты догадался. Я обещал подарить


его тебе на юбилей.


– Ну, ничего, – сказал Зияди. – Есть много вещей, о которых нам стоит жалеть. Я подожду еще


десять лет.


Третий был Сулико из Гори с седой шевелюрой


и лицом, изрезанным морщинами. Великий оптимист и человек твердых убеждений. Он вошел во


двор с букетом цветов и подарками. Он осмотрелся


по сторонам. Несмотря на то, что у всех были нарисованные скорбные лица, он улыбался, потому


что каким-то образом узнал про розыгрыш: таких


не проведешь – он не сомневался, что это был розыгрыш старого хохмача. И вскоре он в этом убедился, когда Зияди закричал:


– Сулико! Брат, как ты догадался?


– Птицы донесли.


Друзья в сборе. У каждого столько накопилось


слов и новостей, хоть сиди до самого утра. Застолье у грузин – дело традиции и особого отношения, когда люди отбрасывают прочь неприятности,


проблемы, тревогу. Молчание и равнодушие, обособление не приветствуются – это может восприниматься как обида. Нигде на Кавказе нет столько


тостов и правил поведения, относящихся как к тамаде, так и рядовым…


Гости начали рассаживаться вокруг стола, установленного в саду под абрикосовым деревом: Зияди


во главе, а Нона – рядом сбоку. Одна половина стола


была в тени, а другая – под тускнеющими лучами


солнца, яркость которых отбирали сумерки наступающего вечера. Так она могла видеть и чувствовать


локоть мужа, о здоровье которого пеклась.


Гоги выглядел несокрушимым и с трудом сдерживал молчание, чтобы потом взорваться, когда наступит весомый момент. Он это сделает с тактом и глубоким юмором, так что смеяться будут все. Его любимая


14


тема, каким он был богатым в советское время, когда


работал завскладом стройматериалов. Он продавал


кафель упаковками, но умудрялся вытаскивать из каждой упаковки по одному кафелю, и вот так он сделал состояние и разбогател. Было время, когда к нему


прицепилась кличка «Кафель». Потом он иронично


добавлял: «Не рассказывайте никому, а то не дай бог


услышит тот, кому не положено это знать».


Саба, как ни странно, держался проще, оставив


свою театральность в долине Алавани, которая


всегда завоевывала сердца людей своей открытостью и дружелюбием. Он даже в простых вещах


так искусно находил величие, что каждый мог бы


отнести это на свой счет. Он умело покупал человеческое внимание – люди потом безрассудно начинали ему верить. Гений общения и романтик,


жизнь которого оказалась далека от романтики.


Нона заметила, как Зияди ликовал и наслаждался – он никогда не хотел бы с ними расставаться,


другими словами он жил тогда, когда он был в этой


среде – его стихии и его мечте.


– Дорогие мои, – начал Сулико, поднимаясь изза стола. – В правой руке он держал рог с чачей. –


Я вам расскажу один случай из жизни Зияди, что


говорит о его душе, о его любви, о его большом


сердце.


Зияди дрогнул, а Нона застыла, не в силах догадаться, о чем может пойти речь, но ей не понравилось выражение «большое сердце» как во врачебном диагнозе. Только не это.


– Это случилось лет десять назад. – Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что все его


слушают. – Как мы знаем, Роза училась в Ростове,


но когда она ехала поступать, Зияди и Нони провожали ее на вокзале в Тбилиси с неспокойным сердцем, потому что она там никогда не была и никого