Среди приглашённых было много гостей, которых я совсем не знала. Бертран был среди них. На этот раз он пришёл не один, а со своей матерью г-жой Лукрецией – полной дамой с русыми волосами в фиолетовом платье. Вместо томика Монтеня Бертран принёс с собой тетрадь в сером переплёте и выложил её на стол, но никто этого словно не заметил. Я знала, он искал взглядом Сесилию и не находил её. Моя маленькая Берта лежала в своей роскошной детской кроватке на втором этаже и смотрела безгрешными детскими подслеповатыми глазами на зелёную солнечную поляну. О чём она думала? О том ли, что скоро нам предстоит покинуть, возможно навсегда, и этот дом, и оранжереи, и воспоминания, связанные с ним? Понимает ли она, что больна?
Августина – наша служанка положила в мою тарелку немного салата и анчоусов.
– Мадемуазель Лилиан, – сказала она, глядя в моё лицо, – Вы слишком бледны. Вам следует хорошо есть и набираться сил.
Я задержала её руку в своей, когда она уже собиралась уходить в дом и выносить следующее блюдо.
– Сесилия ничего не оставила, уходя в монастырь?
Августина незаметно кивнула и шепнула мне на ухо:
– Она просила передать Вам, Лили, что оставила для Вас письмо.
– Письмо?
Августина переглянулась.
– Оно лежит на полке в её комнате среди книг.
– Но почему ты не говорила мне об этом раньше? – спросила я.
– Я должна была сохранить всё в тайне.
– А ты поедешь с нами в Америку к бабушке?
– Нет, Лилиан, я переберусь в Руан к родственникам.
– Ты не боишься войны?
Она улыбнулась.
– Боюсь, но всем невозможно уехать в Америку.
Её слова заставили меня глубоко задуматься над сказанным. Действительно, несмотря ни на что, Франция останется Францией, здесь по-прежнему будут жить, рождаться и умирать люди. Всё будет по-прежнему, как всегда, как раньше. А я буду обитать совсем в другом мире, окружённая каньонами, скалами с большими расщелинами и ясным чистым голубым небом. Я не хотела думать о новом мире, я смотрела в грустные зелёные глаза Бертрана.
– Бертран, почитай стихи, – попросила Марта – одна из наших соседок. Все в округе знали, что Бертран пишет стихи.
Мне показалось, что он смутился, взял со стола тетрадь в сером переплёте и раскрыл её на первой попавшейся странице.
– Нет-нет, Бертран, выйди в середину, чтобы все тебя видели, – предложила Марта.
К моему удивлению он вышел. Все замерли в ожидании, сквозь тишину я услышала голос Бертрана.
«Твои глаза посмотрят в небо
И будут с ангелами вместе,
Ты там была, но я там не был,
Не слушал ангельских я песен.
Там вдалеке журчала речка,
И голос слышен был печальный,
В твоей руке горела свечка,
И ты полна была отчаянья.
Ты дружишь с ангелами Света,
Они любовь тебе подарят,
Вот скоро завершится лето,
Ты не поёшь их светлых арий.
Ты, словно облако, прекрасна,
Летаешь где-то в высоте,
Не ведаешь полдневной ласки,
И жизнь твоя плывёт в борьбе.
Как ангел, вечно молчалива,
В глазах твоих застыл алмаз,
И будто лебедь горделива,
Идёшь в который мимо раз».
Бертран замолчал, и я поняла, что он закончил
– Браво! Браво! – Марта восхищённо захлопала в ладоши, – Мсье Бертран – настоящий поэт.
– О, это было действительно восхитительно, – произнесла Роза. Сегодня она была просто великолепна.
Белое атласное платье, сшитое по моде 19 века, какие обычно носили парижанки в салонах, венок из белых матерчатых накрахмаленных роз, который был искусно вплетён в длинную фату умелыми руками портного мсье Шенье (все дамы из Сен Маре заказывали свадебные платья у мсье Шенье). Всё это вместе так гармонировало с необычным румянцем на щеках Розы, что, казалось, она пришла в мир в этом наряде. Генри сидел рядом с ней во главе стола, но мне почудилось, что он был очень грустным. Глядя на них, я подумала, как жаль, что Роза и Генри не поедут с нами в Америку, а в тайне я продолжала надеяться, что вскоре они тоже будут там.
