И от Цезаря далеко и от вьюги - страница 13

Когда он поднес к стене на вытянутых руках обойный лист, она подобралась к нему сзади и долго поцеловала в основание шеи. По позвоночнику побежали сверху вниз мурашки. Он кое-как налепил лист на стену, повернулся, и она оказалась в объятиях, и их губы впервые встретились. Подарив поцелуй, она вырвалась от него и показала ему язык. Она порхала вокруг него как ласточка, а он чувствовал себя медведем. Это не было неприятной неловкостью, это входило в его роль, в условия этой игры. Она была очень смешлива, одна шалость следовала за другой.

Потом они справляли новоселье, расстелив газеты на полу. Выпили вина. Наташа развязно смеялась и задирала подруг. Она бросала на Ивана взгляды сообщницы. Иван, напротив, был очень великодушен и внимателен к двум непосвященным одиноким женщинам.  Расстались они на улице, перед этим снова поцеловались на лестнице. Иван был в эйфории, и его задело сухое прощание Наташи, которая снова превратилась замужнюю даму.

– Надо было подольше задержаться в подъезде, – сказала она, видя его разочарование.

Новогодний корпоратив.  До самого Нового года еще неделя. Причудливая южная зима подарила несколько морозных дней. Иван словно вынырнул из тумана. Семейные привели свои половины. Иван впервые увидел мужа Наташи. Ушат холодной воды. Он привык считать Наташу своей. Не женой и не подругой. Это было что-то среднее между тем и другим. Объятия и поцелуи при каждом оставании наедине, обмен нежными взглядами стали привычными, и Иван чувствовал его нехватку по субботам и воскресеньям. Иван ушел с корпоратива раньше всех, и, отклонившись с постоянного маршрута, пошел в лес. Этот пойменный лес был его конфидентом. Когда ему требовалось дружеское участие, Иван шел в лес, и, бродя в одиночестве по его запутанным дорожкам, рассуждал вслух. Лес внимательно слушал, подрагивая ветвями голых деревьев. Что происходит между мной и Наташей, говорил он, обращаясь к покрытым заиндевевшей травой склонам? Ответ очевиден. Болезнь, которой я заразился подростком, перешла в хроническую форму. Я думал, что я забыл ее, эту хрупкую девочку Наташу, с каштановыми волосами, вздернутым носиком и карими глазами. И вот, она вернулась ко мне, прежняя и одновременно новая. Эта мальчишеская греза, за время разлуки налилась соком женственности. Напиток, который хочется выпить залпом, не думая о последствиях. О ее пятилетней дочери, темноглазой копии Наташи, о ее муже, бывшем офицере, уволившемся из вооруженных сил, чтобы не воевать в горячих точках. Все прошлое, настоящее и будущее исчезло, когда я снова встретил ее. Нет неудач в столице, нет удушливой провинции, есть только ее извечная женственность,  чудо ее грации, линии тела, по которым зрачок бежит, как алмазная игла бежит по дорожкам грампластинки, и слух наполняется беззвучной музыкой, наподобие той, что слышал глухой Бетховен, сочинявший   «Оду к радости». К чему эта глупая принадлежность одного человека другому. Красота должна быть достоянием того, кто ее видит, кто ее понимает. Что я увидел сегодня, почему у меня упало сердце? Наташа, как дрессированная собака подошла к ноге своего хозяина. У нее есть хозяин, как у вещи. И она рада его власти над собой.  Это ее выбор.

Не помня как, он вернулся домой и что-то наплел на вопрос мамы. Женщины, которой он при рождении пообещал стать благополучным и успешным. Зачем ей знать, что он безнадежно запутался, и его успех откладывается, скорее всего, навсегда.  Прежде всего, он должен самому себе.  Стать совершенным, даже если для этого придется пройти через ад и чистилище.  Я слишком обусловлен и не самодостаточен.  Хватит искать счастья в несовершенном мире.  В данный момент нужно отключиться от Наташи и мамы и дочитать Хайдеггера. Я обязан прикоснуться к Дазайн, но меня, как болото, засасывает Гереде.