Наташа, немного отстранясь, смотрела на Ивана, имитируя восхищение.
– Тебе надо писать стихи, никогда не пробовал?
– Пробовал. И даже пишу. Но это не мое дело.
– Почему. Ты думаешь, они плохие?
– Об этом не мне судить. Допускаю, что в них что-то есть. Но они не то, что я хотел бы. Мне не нравится то, что выходит из меня.
В глазах Наташи вспыхнул огонек. Она была любопытна.
– Дай почитать.
– Это исключено.
– Зачем же ты их писал?
– Было повеление свыше. Я не знаю для чего или для кого. Может быть ни для кого.
– Но это же скучно!
– Могу попробовать сочинить для тебя.
– Это тоже повеление свыше?
– Это должно быть твое повеление.
– Тогда сочиняй!
Он подошел к скамейке возле чьего-то дома. Достав из портфеля ручку и чистый лист несколько минут сидел задумавшись. Рядом ерзала Наташа. Вот кому нужны все тридцать три удовольствия. И она их получит. Не со мной, так с другим. А что останется мне? Уловив идею, он быстро записал.
Я не могу мечтать о том,
Что буду жить с тобой вдвоем.
Я не могу поверить чуду,
Что я с тобою счастлив буду.
То и другое не дано.
Я это помню. Помню, но
Я просто верю в то, что лето
Нам принесет немного света,
И что отзывчивые грозы
Дождем омоют наши слезы.
– Да, ты настоящий поэт!
– Может быть. Прекращай издеваться.
– Я и не думала, – сказала Наташа, хотя на самом деле она всегда реагировала насмешкой на все, что выходило из-под ее контроля.
– А у тебя много стихов?
– Есть еще, но тебе они вряд ли понравятся. То, что я сочинил сейчас, самое доброе и жизнерадостное из них.
– Обязательно хочу почитать? Почему ты не издашь книгу своих стихов?
Иван улыбнулся. Фраза Наташи напомнила ему о московских дачниках, которые помешаны на «своих» огурцах и «своих» помидорах.
– Мне не нравятся свои стихи. Наверное, не будет неправдой сказать, что я их немного стыжусь… Я хотел бы писать по-другому, и о другом.
– О чем? О любви?
– Мои стихи именно о любви, и именно это меня смущает. Я хотел бы писать о мире, быть более… объективным.
– Ты пишешь о любви. Как странно? У тебя было много любви?
– Я сейчас ничего не пишу, я писал раньше. Я любил кое-кого. Но давай, больше не будем об этом. Сейчас я люблю тебя…
– Давай об этом тоже не будем.
Иван не понимал, что Наташа, как многие эгоистичные натуры, не знала, что такое любовь к другому человеку. Она могла имитировать любовь, и со временем стала думать, что и другие заняты тем же самым. Ей нравилось заставать восхищение в глазах мужчин, и зависть в глазах женщин. Потому что кое-кого она все же любила. Этот кое-кто была она сама. И еще она любила секс. Она не понимала медлительности Ивана.
Ивану, наоборот, казалось, что все развивается слишком быстро. Он чувствовал, как события неумолимо влекут его к какой-то последней черте, на которой ему придется принять решение. Он надеялся, что примет именно то решение, которое должен будет принять, но хотел оттянуть этот момент, ибо знал, что после этого вся его жизнь изменится. Весь мир изменится.
– Убей Константина и женись на ней! Удочери ее ребенка! Ты ведь любишь ее! Я вижу, любишь! – орал на него Виктор, когда они в очередной раз вместе пили. Иван, хотел ему ответить, но по его лицу текли слезы, и горло сжималось, не выпуская никаких слов. Это говорит мне человек, семью которого разрушил чужак. Пришел, взял то, что ему понравилось, и оставил сломанный стебель. Виктор – сломанный стебель. То, что остается, когда срывают цветок. Цветок ставят в вазу, или в нагрудный карман. Когда он вянет, его выбрасывают, а стебель остается, он никому не интересен.
