– Знаешь, я хочу перейти в общежитие.
– С чего это вдруг? – подняла брови Светлана. Она в тот момент разделывала курицу и замерла с ножом в руке. Лиля, опустив голову, продолжала тяпать в корытце капусту.
– Захотелось вольной жизни? Устала быть нянькой и домработницей? – напряжённо допытывалась Светлана. Этот неожиданный шаг подросшей девочки был семье сейчас совсем некстати. Да и Павел – понравилось бы ему?.. Лиля редко откровенничает. Это раньше, до появления Павла, они были близкими подругами. Тогда Светлана только перешла жить к Гладковым, и неожиданно выяснилось, кто такой «таинственный принц», причина слёз и горя. И кому, как не его сестре, было можно принести все свои сомнения, и расспросить о нём всё, и решение написать ему первой тоже сначала одобрилось Светланой. А потом «принц» объявился собственной персоной, и уже только с ним говорила Лиля обо всём. А те моменты, что её смущали, предпочла не обсуждать ни с кем. Вероятно, слишком сблизилась Светлана с мужем, и Лиля интуитивно полагала, что Олег, недолюбливающий Павла, может от неё узнать какие-то слишком интимные вещи. По совести, и не стремилась Светлана лезть в чужую душу. Сейчас только осознала, как это вообще выглядит со стороны: они с Олегом беззастенчиво пользуются безотказной помощницей, купаясь в своей любви практически на виду у внешне невозмутимой страдалицы. Конечно, страдалицы: как бы выжила Светлана, окажись Олег за тыщу вёрст от неё? И кто решил, что Лиля и Павел любят друг друга меньше?..
– У вас семья, а я будто соглядатай какой-то, – выдавливает между тем Лиля свою причину.
Светлана отложила нож, сполоснула руки и обняла, подойдя, «сгорающего от стыда ребёнка».
– Давно бы мне пора понять, что негоже дразнить голодного, – произнесла с искренним вздохом. И покаялась: – Все счастливые, видать, ужасные эгоисты… Ты не переживай, я обязательно поговорю с Олегом. А вот, кстати, и он! – выскочила в коридор на звук распахнувшейся двери.
Олег, оказывается, кое-что слышал.
– Кто это тут меня поминает всуе? – его басок, глуховатый с морозца, прозвучал раскатисто и весело.
– Да ты разденься сначала, – уклоняясь от его пышущей уличным холодом «аляски», говорила жена.
И он раздевался и разувался – широкими размашистыми жестами, занимая собой почти всю тесную прихожую и заполняя ядрёным морозным духом всё больше пространства. Неистребимые технические флюиды витали тоже. Светлана привычно обняла мужа за могучую шею. Он смачно поцеловал её холодными обветренными губами.
– Так о чём же шла речь? – снова спросил.
– Ой! – Светлана отскочила, будто укололась.
– Эх, я! Вернее – эх, мы! Совсем мы с тобою, Олежек, о сестрёнке твоей не думаем. А она таким пренебрежением, оказывается, обижена.
– Да ну? – опешил мужчина.
– Собирается бросить нас на произвол судьбы.
– Погоди-погоди, это как? – Олег уже не на шутку встревожился.
– Переберусь, говорит, в общежитие, а то у вас семья, мешаю…
– Та-ак, – с нажимом протянул Олег, уясняя главное. – И чем же – «мешаю»?
Светлана кинула быстрый взгляд в направлении кухни. Где наверняка внимательно вслушивалась в их разговор виновница переполоха.
– Вспомни, сколько раз она нас заставала, – зашептала мужу, – ей же это…
Олег басовито расхохотался. Светлана невольно отвлеклась, окинула одобрительным взглядом его коренастую фигуру. Широкие плечи, утяжелённые вдобавок объёмным свитером добротной ручной вязки – успела-таки к празднику! Крупный подбородок, за день заметно покрывшийся щетиной. Стального цвета глаза, такие мужественные и добрые. Сейчас в них мелькает беспокойство. Светлана невольно вспоминает взгляд отца – колючий, вечно недовольный и хмурый, от него хотелось вобрать голову в плечи и закрыться руками. «Как мне повезло», – подумала в который уж раз. И отметила ещё любящим взглядом: снова тяжеловато ступает на повреждённую ногу, сказывается двухгодичной давности травма, надо опять купить мазь… Но вернулась, опомнившись, к животрепещущей теме. Проговорила быстрым шёпотом:
