– Чего ж сама в медики пошла?
– Так не подумавши! – рассмеялась Светлана. А потом призналась:
– Не больно я до книжек-то, это Павлик и за меня, и за себя. Да и сестричка твоя – книжная мечтательница.
Олег, расслабившись было от смеха жены, вновь напрягся.
– Это даже я со школы помню. «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!»
– Ой, не скоро ещё, не скоро, – возразила Светлана.
– Ну, старшим братом, хрен редьки не слаще. Всё-то у неё проблемы на ровном месте, всё переживания…
– «У неё, у неё»… А мы с Олей, значит, не входим в круг твоего внимания… А у нас, значит, ни проблем, ни переживаний нет, – неожиданная обида прорывается в словах Светланы.
– Светочка, я…
Махнула рукой, наклонила голову, к мойке отошла с грязной посудой. Олег бросил недоеденный кусок и всем корпусом развернулся к равнодушной спине жены. Стул под ним недовольно хрипнул. Ох и морока с этими женщинами! Никогда спокойно не поешь. Чего вот сейчас надулась? Олег пошарил руками о штаны – с детства привычка осталась – и к жене:
– Я охламон, паршивец, шантрапа! Сволочь, наконец! Не молчи только.
Соизволила повернуть красное лицо. Плачет? Может, дурак, но понять логику женских поступков порой просто невозможно. Тихо и потерянно:
– Све-ет… – и в щёчку.
Что она там бормочет?
– Конечно, я сижу дома… у меня уже и вид не такой приятный… и кожа после родов… и фигура…
Господи, что за чушь она несёт?!
Олег решительно разворачивает свою 19-летнюю жену – от этих вечных кастрюль, которые кого угодно состарят. Отбирает недомытую тарелку.
– Тебе же всё время некогда, я и не знал, что… А я ведь не желторотый жеребец, могу управлять своими эмоциями.
– Зачем? Я хочу чувствовать… твои эмоции. Потом, отрицательные же ты не скрываешь.
– И что, я десять раз на дню должен говорить, что люблю тебя? – усмехается Олег.
– Можно и больше, если хочешь.
Он улыбается.
– А если я… стесняюсь?
Теперь улыбается Светлана.
– Ну уж! – сомневается.
А Олег вдруг по-настоящему краснеет, как мальчишка. И прячет лицо у неё за спиной, привлекая к себе. Заслоняясь ей же от неё.
– А я на самом деле стесняюсь. И до сих пор не верю, что ты – моя… И боюсь тебе показаться назойливым…
И это говорит внезапно охрипшим прерывистым голосом её 24-летний супруг, высокий коренастый мужчина с грубоватым и не всегда бритым лицом, с манерами всегда уверенного в себе человека!
Светлана счастливо смеётся.
– Глупый какой! – снисходительно-нежно произносит она и обвивает его могучую шею. Быстрой горячей ручкой ныряет за вытянутый ворот его футболки…
– И ты, правда, не оттолкнешь и не стукнешь мне по рукам?
– Глупый какой! – повторяет Светлана; в её интимном шёпоте столько всяких оттенков. А уж эти шаловливые женские пальчики…
…Лиля, до которой из кухни долетали отдельные слова, уловила, что супруги, вроде бы, стали выяснять отношения. И, не дожидаясь дальнейшего развития событий, подхватила возившуюся с игрушками племяшку и выскочила на улицу, «подышать перед сном». Вся дёрганая от разлуки с Павлом, меньше всего хотела сейчас быть вовлечённой в какие-то посторонние недоразумения.
Когда Лиля вернулась – спустя часа полтора, должно быть, – в комнатах по-прежнему было пусто: мельком глянула в открытые двери обеих. И свет почему-то не горел. И подозрительно тихо было за кухонной дверью. Оленька вырвалась из рук тётки и громко затопала по коридору новыми твёрдыми сандаликами: она не любила закрытых дверей. Удар крепким кулачком наотмашь – и вскрикнувшая мама поспешно прячется, путаясь в домашнем халате, а у папы такой вид! Лиля, точно окаченная кипятком, хватает ребёнка, не позволяя дольше рассматривать сконфузившихся родителей.
