Раздался сдавленный стон. Один из могильщиков неловко переминался с ноги на ногу, избегая смотреть на женщину, разглаживавшую рогожку. Так поправляет мать сползшее со спящего ребенка одеяло.
Рядом с ней опустился на колени Киприан: «Бедная моя, давай вместе помолимся за упокой…» Могильщики, воспользовавшись заминкой, остервенело вонзили лопаты в землю. «Жалеть пришел? А где ты, митрополит, раньше со своей жалостью был?!» – раздался из-за спины хриплый окрик Это был тот самый боярин, плакавший на шее у своего коня. Киприан, не успев подняться с колен, растерянно посмотрел снизу вверх. По тому как склонились в поклоне дьяки, как подобрались стоявшие поодаль бояре, как взялись за рукояти мечей ратники, стало понятно: перед нами – великий князь московский Дмитрий Иванович.
В воцарившейся тишине были слышен лишь стук лопат да неразборчивое бормотание отсчитывающего следующую очередь для свежей похоронной команды. «Два сорока!..» – «Слышишь?» – поморщился князь, словно от нестерпимой боли. – А знаешь, митрополит, сколько всего сороков погребли? Это ведь последыши. Я тебе сейчас скажу!. Князь закрыл лицо руками, и я уже подумал, что он сейчас вновь расплачется.
«Митенька», – легла ему на плечо женская рука. Я как только увидел эти длинные пальцы, так дышать перестал: она! И вправду, это была она, великая княгиня Евдокия. Чёрный плат скрывал плечи и грудь, подчеркивая бледность лица и печаль темно-карих глаз. Она не плакала. Но в том преувеличенном спокойствии, с которым она смотрела на все окрест, сквозила такая скорбь, что хотелось преклонить колена. «Митенька, – повторила она, крепко сжимая его плечо, – горе требует тишины. Не место и не время». – «Хорошо, – понизил он голос едва не до шепота, – Авдотья, ты мне просто скажи, кошель у тебя пуст?» Князь так по-домашнему обратился к великой княгине, что сердце моё сжалось ещё пронзительнее. Евдокия молча кивнула, скорбно сжав обескровленные губы. «Триста рублей в нём было, – князь потёр лоб ладонью, пытаясь укрыть от посторонних взглядов свои глаза, – триста! Она все раздала! По рублю на два сорока трупов! Думаешь, я денег пожалел? Мне людей жалко! Двадцать четыре тыщи схоронили! В ином городе жителей меньше, чем у нас покойников. А тех, что в огне не сгорели, в воде не утонули, под саблями не погибли, тех в рабство поганое увели!» – «Великий князь, чтобы ни говорили обо мне некоторые люди, я не воин, а епископ. – Киприан говорил ещё тише, чем Димитрий. – Я ехал в Москву к тебе как к своему сыну, чтобы увидеть всех вас и дать то, что в моих силах – духовное утешение…»
Но великий князь его перебил, стряхнув с плеча руку Евдокии: «А знаешь ли ты, в каком утешении я нуждаюсь? Только в том, какое мне давал незабвенный Алексей. Под его руководством было начало строительство этих неприступных стен, – он кивнул на белокаменный Кремль. – Люди дрогнули, а стены устояли. Вот что я понимаю под благословением и утешением! Иной митрополит на Москве мне не надобен. Воевода, собирай войско. На Рязань, на князя Олега! Отсидеться хотел? Не выйдет! Коня мне!» Всё враз пришло в движенье: ратники строились, бояре с ловкостью куниц пристраивались вслед князю. Остались невозмутимы лишь могильщики и мертвецы, оплакиваемые матерями и вдовами.
«Не держи на него обиды, отче, – Евдокия погладила опустевший кошель. – Он не столько тебя винит (если б не ты, нам с детьми из этого пекла не выбраться бы), сколько себе самому простить не может того, что с войском припозднился. Вот и на всех в сердцах боль свою срывает. Он и меня корил, что-де отец и братья мои с Тохтамышем заодно были. Если б не было победы на Куличках, не так обидно было бы…» Киприан, улыбнувшись, кивнул великой княгине. А на меня она даже не взглянула! Князь, кося глазом как понёсший конь, отрывисто приказал: «Чужеземца Киприана – из Москвы вон! Пимена из заточения вернуть – и в митрополиты! Я его простил!» «Мы как знали, – залебезил тот самый грузный боярин, Василий Румянец, обогнавший нас на мосту, – я своего человечка уж в Тверь послал…» Пухлые щечки пылали гневом, сжатые кулачки выражали готовность растерзать врага на глазах своего повелителя. Боярин указал в нашу сторону – двое конных ратников стали теснить нас к мосту.
