И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза - страница 19



я всегда возвращалась к себе.
…Трудный дар —
быть собою во всём —
я несла в себе,
даже не зная о нём,
но искала его
и на кругах земных —
среди тихих надежд
и немереных лих, —
и в заоблачных высях
витая-бродя,
позабыв
о насущном хлебе…
…Потому и была
человеком дождя
и при самом
безоблачном небе.

«Я в своём зазеркалье…»

Я в своём зазеркалье
зеркал не держу,
я в своём зазеркалье
живу-ворожу
и в его лабиринтах
неспешно блуждая
я собою себя
так светло ощущаю.
Там воздушные замки
мне – домашний очаг
и любимого руки
у меня на плечах,
там привольно дышу,
безоглядно люблю, —
там – любое мгновение
остановлю.
Там нет времени,
прошлого, прожитых лет,
там – иных измерений
таинственный свет.
А потом, а потом —
вот такие дела —
наступает пора
заглянуть в зеркала.
Но привычный, обычный
зеркальный овал,
что всегда так покорно
меня отражал, —
в своей глуби бездонной
с границей овальной
отражать начинает
моё зазеркалье

Заканчивая этот раздел недавно появившимся на свет стихотворением, я вдруг вспомнила чувство – тревожное, тайное, глубинное, – которое всегда возникает во мне через какое-то время после рождения стиха. Сначала это – освобождение. От того, что рвалось наружу, требуя своего, отдельного от меня существования. Некая живая данность, созревшая во мне, готовая к самостоятельной жизни, моё дитя, моё детище, – очередное моё стихотворение… И вот оно есть, у него начинается своя, не зависящая от меня жизнь. А что, если… если больше никогда – ни строки? Вот она, тайная эта и неиссякаемая тревога…

Нет, я уйду от неё, уйду, сбегу… ну, хотя бы в свои ранние стихи… «Язычница я, грешница, земная…»…

Язычница я. Грешница. Земная.
Я босиком по стеклышкам ступаю.
И ничего, не укололась даже.
И продолжаю – медленно и дальше.
Я только родилась. Мне так немного нужно.
Я только родилась. Вот – шаг. Еще шагну.
Навстречу – солнце, яркая игрушка,
к нему ладони медленно тяну.
А это – море, голубая зыбка.
Я вышла из него вот только, днём.
А этот камень – первая ошибка:
я посижу минуточку на нём.
И отдохнув, я зашагаю вдаль,
как с колыбелью, попрощавшись с морем, —
чтоб расшибить коленки, встретить горе,
побегать с прыгалкой, узнать на вкус печаль.
И чтоб понять, как мало, мало знаю
у мудрости на вечном берегу…
Но – грешница, язычница, земная,
опять по острым стёклышкам бегу.

«Девчонка в промокшем платьице…»

Девчонка в промокшем платьице
ловит весенние градины,
смеясь от счастья и холода,
подбрасывает их ладошками…
Скажите, какого цвета
бывает на свете радость?
Скажите, её руками,
наверно, потрогать можно?

«Бумаги лист —…»

Бумаги лист —
и эта ночь моя!
Быть может,
счастье нарисую я…
Не вспышку, нет,
а мягкий отсвет, искорку,
и солнца диск —
ещё не высоко,
и девочка,
нелепая, как искренность,
по росным травам
ходит босиком.

Странное чувство вызывают эти ранние – неужели мои? – стихи… Как же не похожи они на те, что рождаются во мне сегодня. Но только ли годы – между ними? Не просто годы – целая жизнь… Из прошлого пришедшие стихи… Язычества вчерашнего штрихи? Сквозь толщу лет пробившийся родник? Иль… Истины теряющийся лик?

Материнское биополе

Зачем мы в этот мир пришли?

Чтобы пройти с в о е й стезёй

от лона матери родной

до лона матери-земли…

Перед рождением

– Мама, – подумала она, – я хочу к тебе, мама.

Мама не ответила. Не все мысли можно расслышать.

– Я хочу к тебе, мама, – она присоединила к своей просьбе легкое прикосновение.

Мама лежала и думала о чем-то явно постороннем.