Учительница младших классов, строгая, сухощёкая, в старом платье с перетянутой талией, – когда-то учила его отца. И в Лёше, кажется, видела не просто ученика, а продолжение истории, которую не хотела переписывать. Не как «новую страницу», а как испорченную копию. Она не кричала, не ругала открыто. Она просто умела смотреть. Так, что Лёша сжимался внутри. Этот взгляд говорил без слов: «Ты не тянешь. Ты из тех, кто с самого начала – лишний». Он ещё не знал, как формулируются сомнения, но уже чувствовал – с ней он не выправит ни строчки.
И всё же нужно было где-то опереться. Где-то дышать. В школе не все были сдержанны, как учителя, не все смотрели поверх головы. Так он нашёл Даню.
Даня был старше на год, но учился с ним в одном классе. Рослый, с широкой спиной, с голосом, который уже ломался – звучал то глухо, то резко, как поцарапанная пластинка. Он не боялся ничего. Когда учитель задавал с вызовом – Даня отвечал, не моргнув. Когда старшеклассник шёл навстречу с намерением зацепить – Даня смотрел в упор, и тот сворачивал. Он был как из стали, но из той, что не режет, а ведёт за собой. Лёша тянулся к нему – не потому, что хотел быть таким же, а потому что рядом с ним было место, в котором можно было дышать свободно.
Даня не задавал вопросов. Не интересовался, кто и откуда. Он просто принял – «ты со мной». Так, будто это не требовало объяснений. Вместе они исследовали город с изнанки: лазили на заброшенные строительные краны, спускались в подземелья старого теплотракта, курили первые сигареты в вентиляционной шахте, от которой пахло железом и дождём. Однажды они нашли проржавевшую дверь, ведущую в подвал давно закрытого магазина, и провели там весь вечер, разглядывая паутину, как звёздную карту.
Иногда они бегали за мячом до потемнения неба, иногда просто сидели на крыше пятиэтажки, свесив ноги и молча глядя вдаль. Не нужно было говорить вслух – в этом и была дружба. Не объяснять, а быть рядом. Без условий. Без расписаний.
В учёбе Лёша держался выборочно. Там, где нужно было двигаться – он был живым. Физкультура – его стихия. Прыжки, эстафеты, лазание по канатам – всё давалось с лёгкостью, как будто тело само знало, как ему быть. Рисование тоже цепляло – он любил, когда можно уйти в линии, в цвета, когда можно не думать о правилах. А вот литература была для него испытанием: слишком много чужих эмоций, слишком мало воздуха. Там нужно было «чувствовать» то, что чувствовал кто-то другой – как будто тебя заставляли носить чужую кожу.
С математикой – наоборот. Она давала опору. В ней всё складывалось, как кирпичи в крепостной стене. Два плюс два – и ты в безопасности. Там никто не требовал душу. Там нужно было лишь знать, запоминать, понимать. Учительница математики – строгая, но не злая – однажды, проверяя тетрадь, сказала без иронии:
– Вот, Лёша у нас голова.
И он запомнил это надолго.
Мама потом добавила: – Она мальчиков любит, особенно сообразительных. Но ты не расслабляйся.
Он и не собирался. Он не гнался за пятёрками – ему нужны были точки опоры. А математика стала одной из них.
А потом пришёл Данин компьютер.
Сначала это была просто железка с экраном. Неинтересная, шумная, с ламповым светом и странными щелчками при включении. Даня показал Лёше, как запускать игры. Показал, как двигать мышкой, куда нажимать. И в первое время ничего не изменилось – всё было, как прежде. После школы они гоняли мяч, искали тайники во дворах, устраивали засады на кошек с самодельными рогатками. Компьютер был просто новой игрушкой. Одной из. Лёша относился к нему без пиетета. Но Даня – нет. В нём что-то переключилось.
