И наше будущее под большим вопросом.
И только ночь, устало вскинув крылья,
Речитативом про любовь поёт,
И стонет про любовь мою уныло,
И сердце, не жалея, болью рвёт.
Нет той, наивной и простой меня,
За всё в итоге, платим по счетам,
Я всё прощала тебе, глупая, любя,
Ну а, теперь на моём теле не счесть ран.
И стонет обречённая душа,
И плачет от пришедшей безысходности,
Я понимания с надеждою ждала,
Прикрыв глаза не осторожной осторожности.
Но ныне страх, себе чинит парад,
И время вертит колесо судьбы,
Ты мне поставил шах, а следом мат,
Разбив хрусталь, моей безоблачной мечты.
А я желаю свой последний миг,
Прожить верша другим, дела благие
Не пряча от людей усталый лик,
И не склоняя, угождая, выю.
Не все в игре просчитаны ходы,
Но знаю путь, что должно мне пройти,
Не пополняя серости ряды,
Свой крест, должна достойно пронести.
И в этом мире места нет тебе,
Ты до конца зубастая проблема,
Хотя кричу порою: « Нет!»: беде.
Но не спешат навстречу перемены.
И только где-то глубоко в душе,
Стыдливо теплится несмелая надежда,
Висит прохладной дымкой на меже,
Сомкнув слега довлеющие вежды.
И плачет обречённая душа,
Прикрывшись покрывалом тихой ночи,
Ушла любовь моя, уже ушла.
Но память позабыть тебя не хочет.
Жестокость, это фишка не моя,
Я не склоняюсь к фактам разрушения,
Да, я ждала, безумная ждала,
Терпя побои, боль и унижение.
Но всё прошло, и нет пути назад,
Лишь кровоточат, не старея раны,
Тебе желаю я, в сердцах, насущных благ,
Хотя всё это прозвучит довольно странно.
Не знает меры боль, что душу гложет,
Разбито сердце и печаль томит,
И нет лекарства, что ему поможет,
Но как-то надо с болью этой жить.
Сама позволила глумиться над собой,
Не доверяла я своей мечте.
И вот теперь во мне бушует боль,
Клокочет точно капли на плите.
И не хотелось бы, кого винить,
Сама позволила, – самой нести.
Забыть про все обиды, и простить.
Но не могу я этого забыть.
Клокочут в горле слёзы, давят болью,
И разрываясь болью, стонет сердце,
Я была любящей, надёжной, сильной, верной,
Но всё же не смогла тобой согреться.
И разгулялась не на шутку блажь,
Рубя под корень хрупкую надежду.
Едва упавшую, за шнуровав в корсаж,
С души срывает ветхие одежды.
И неуютно той от наготы,
Трясёт как лист, от сквозняка, продрогшую,
Цепляется за край своей плиты,
И тешится, что всё же не усопшая.
И хлещет налетевший дождь,
И грязь размокшая плывёт по телу,
И тут выходит подбоченясь ложь.
Пред беззащитным, хорошо быть смелым.
Ничтожно жалуясь, тиран скулит под дверью,
И ищет понимания, и тепла,
Ждёт от меня, что в ложь его поверю,
Но не того, я от него ждала.
И как ужаленная, прячется душа,
От откровенья меркнет, огорошено.
Не шелохнётся, но едва дыша,
Глядит на ложь, а та гребёт пригоршнями.
Трындит, себе в защиту с потолка,
Слова колючие слагая в монолог,
Но не того, я от тебя ждала.
Вот Бог, а вот тебе порог.
Сорвался ветер. Волком воет под окном,
Стучит речитативом в стену ставнями,
Грустит и плачет мой любимый дом,
Зияя не забеленными ранами.
И разорённый двор поджал свой хвост,
На клубе розы, словно капли крови,
А виноград и вымерз, и посох,
От налетевшей петухом, внезапной боли.
И дети с болью смотрят на фасад,
Им дорог до сих пор, наш дом из камня,
И не войдут, ведь им отец не рад,
А в доме лишь всегда отец был главным.
И ветер оборвёт листву с дерев,
И смоет дождь плоды не первой зрелости,
И буйно разгулявшись, блажь и гнев,
Поставит крест на прошлой благосклонности.
