Читать онлайн Илья Иващенко - И заблестит в грязи алмаз

Money, so they say

Is the root of all evil today

Homo homini lupus est.

Мало что требует столь яростного оправдания и столь же отчаянного поиска виноватых, как собственный неуспех в том, в чем преуспели другие. Обращенный ко всему человечеству клич с призывом сделать свой собственный мир «местом достойным того, чтобы в нем жить» на протяжении истории неизбежно утопает в колодце суровой реальности, отражаясь от его стенок оглушительным эхом войн и всевозможных конфликтов. Суровая же реальность заключается в том, что человечество, к счастью или несчастью в зависимости от мировоззрения, пока не представляет собой единый цельный организм, существующий в полной внутренней гармонии с самим собой. Непреодолимым препятствием на пути к всеобщему благу и процветанию в духе лучших представлений космополитизма остается неподъемный груз из историко-политического наследия, которое вот уже какой век подряд передается очередному поколению непременно неблагодарных наследников в виде планеты, обитаемая часть суши которой покромсана на территории многочисленных государств и поделена между собой великим разнообразием народов.

И несмотря на то, что такая вещь, как руки, действительно всем, за относительно редко встречающимися исключениями, дана в равном количестве двух штук, в одинаковом виде и в составе одинакового по своим функциям и назначению опорно-двигательного аппарата, в нелегком деле превращения мира в достойное для проживания место путем пускания в ход этих самых рук разные народы и нации преуспели с различной степенью успешности. Не в последнюю очередь и по той причине, что за пресловутое пускание в ход конечностей отвечает все-таки немного иной, объективно более жизненно важный орган…

– За проезд передайте, пожалуйста, – бесцеремонным образом прервала пафосные размышления главного героя прозвучавшая откуда-то из задней части автобуса просьба.

Раздосадованный тем, что его очередные витания в облаках из вымышленных цитат собственного авторства были нагло и непоправимо потревожены оглушительным громом серой прозаичности, Энви́дий Сапожников с недовольным видом развернулся на источник звука. До последнего не теряя тайной надежды на то, что адресатом выведших его из душевного равновесия слов, озвученных голосом пожилой женщины, будет выступать не его скромная персона, а кто-либо еще из рядом сидящих, он полным презрения взглядом окинул своих попутчиков. Все без исключения пассажиры, уткнувшись кто в окошки, а кто в смартфоны, предательски не отзывались, делая вид, что до того поглощены собственными заботами, что вовсе и не слышали никакой прозвучавшей пару мгновений назад просьбы. На самом же деле каждый из них разделял ту же самую тайную надежду, что и Энвидий.

Коря себя за то, что в какой уже раз подряд он проиграл окружающим соревнование в равнодушии и безразличии, но в то же самое время сознавая совершаемый им благой поступок, Энвидий протянул старушке руку помощи, в которую та, одарив молодого человека благодарностями, поспешила отсыпать огромную горсть мелочи. Наскребленная, по-видимому, из самых последних сбережений, она с трудом помещалась в его руке. Покрыв бабушкину плату за проезд сначала мысленно матом, а потом и физически ладонью другой руки, Сапожников медленно двинулся по узкому проходу пазика в сторону шофера.

По мере приближения к цели сквозь хаотично расставленные в проходе багаж и ноги ехавших стоя хмурых пассажиров взору Энвидия представало богато украшенное изысками народной мысли водительское место знакомого ему с детства транспортного средства. Инженеры Павловского автомобильного завода, проектировавшие ПАЗ-3205, даже в самых страшных фантазиях вряд ли могли представить себе, какому «колхозному тюнингу» со временем может подвергнуться внутреннее убранство детища их конструкторского гения.

Располагавшаяся справа от водителя площадка капота двигателя была покрыта истрепавшимся и побледневшим от воздействия ультрафиолета лоскутом советского шерстяного ковра, аккуратно вырезанным ножницами под размеры самой площадки. Руль и, от основания вплоть до самого наконечника, рычаг переключения передач с ювелирной точностью межвиткового расстояния были бережно обмотаны несколькими слоями черной изоленты. Сам наконечник рычага, заводской образец которого, по всей видимости, не выдержал испытаний временем и тяжелой рукой шофера, был заменен на самодельный деревянный аналог, покрытый причудливыми резными орнаментами и облезшим лаком. Пол под сиденьем был застлан небрежно отрезанным куском старого затертого линолеума с прорезями в необходимых местах под рулевую колонку и педали. По краям лист линолеума был придавлен к поверхности напольными порожками из нержавейки, которые, в свою очередь, самым варварским способом были прикручены саморезами к корпусу автомобиля. Износившееся под грузом лихача кресло, из треснувшего кожуха которого местами торчал крошащийся поролон, было покрыто еще одним ковриком, соперничавшим по красоте своего узора с возлежавшим рядом на капоте конкурентом. Сверху на лобовом стекле были развешаны радикально контрастировавшие с угрюмыми блеклыми цветами всего остального интерьера шторки кислотно-оранжевых и ярко-желтых оттенков, на креплении одной из которых изящным бантиком развевалась георгиевская ленточка. Органичным дополнением и в то же время логическим завершением всей композиции служил непременный атрибут каждого уважающего себя православного автолюбителя – приклеенный к верхней части приборной панели на свободное от кнопок, ручек и датчиков место триптих из иконок Пресвятой Богородицы, Иисуса Христа и Николая Чудотворца.

Дальнейшему созерцанию Сапожниковым рукотворного рабочего места помешало печально известное на весь мир и увековеченное в соответствующем крылатом выражении про две беды качество российских дорог – ну или разгильдяйство водителя, если читателю заблагорассудится посмотреть на ситуацию с другого угла, отославшись ко второй беде из оного же высказывания. Лихой шумахер, каким-то чудом на зависть Цезарю умудрявшийся одновременно крутить баранку, включать поворотники, переключать передачи, покуривать в приоткрытое окошко, принимать плату за проезд и отсчитывать сдачу, о чем-то увлеченно разговаривая при этом по мобильнику, слишком поздно осознал, что по причине своей чрезмерной мультизадачности и, как следствие, недостаточной внимательности к дороге он в данный момент времени направлял свой громыхавший трехаккордовым блатняком шансонваген прямиком на глубокую яму в асфальте весьма внушительных размеров.

Попав сначала правым передним, а затем и правым задним колесом в симптом одной из двух российских бед, несшийся на полном ходу ПАЗ дважды присел и тут же подпрыгнул, окончательно пошатнув и без того хрупкое равновесие Энвидия, пытавшегося со сноровкой эквилибриста балансировать между пакетами, рюкзаками и чужой обувью. Подпрыгнув в знак солидарности вместе с автобусом, он все ж таки споткнулся о чей-то не в тему выставленный ботинок и, разбрасывая по салону мелочь старушки подобно щедрому филантропу, грохнулся на резиновое покрытие пола, не дойдя до заветной цели буквально несколько шагов. Разлетевшиеся таким образом по автотранспорту «вертолетные деньги», однако, по неизвестным причинам, вопреки ожиданиям экономистов, не повлекли за собой прогнозируемого социально-экономического эффекта.

– Ну что ж ты творишь-то, не дрова везешь! – послышалось откуда-то с передних пассажирских сидений от кого-то из непосредственных очевидцев произошедшего. По салону прокатилась волна возмущения. Даже всецело поглощенные гаджетами пассажиры на момент погасили дисплеи своих устройств и, любопытствуя, подняли головы, а заядлые меломаны убавили звук в наушниках и прислушались.

Энвидий, преодолевая боль и нахлынувший из-за собственной неуклюжести стыд, не без сопротивления со стороны своего вестибулярного аппарата заставил себя подняться и отряхнулся. Пассажиры же, преодолевая перманентно свойственное людям равнодушие и безразличие, не без борьбы с явлением, известным в психологии под наименованием «эффект свидетеля», зарыскали под сиденьями в поисках закатившихся туда монет.

Поблагодарив всех откликнувшихся на его несчастье и собрав с них поднятую с пола дань, понужденный превратностями судьбы примерить на себя шкуру баскака Сапожников пересчитал возвращенную общими усилиями в его руки казну. К его разочарованию, беспощадный вездесущий закон Мерфи вовсе и не думал прекращать своего действия даже в культурно чуждой ему российской юрисдикции, поэтому все обоснованные опасения ожидаемо сбылись: отзывчивые граждане, очевидно, смогли найти не все растерянные монеты, и собранной суммы не хватало для оплаты проезда по установленной стоимости.

Побагровев еще пуще прежнего, сборщик податей бросил беглый смущенный взгляд в сторону сидевшей на противоположном конце пазика хозяйки денежных средств. Все это время женщина в забавной шляпке причитала по поводу недостаточной профессиональной компетентности нынешних водителей, а также плачевного состояния городской дорожной инфраструктуры и искренне переживала за здоровье своего финансового амбассадора.

– Что, милок, не хватает, что ль? – с по-матерински доброй интонацией в голосе поинтересовалась старушка. – Ты скажи, сколько надо, я сейчас в кошельке посмотрю…

– Нет, бабуль, все на месте! – уверенно соврал Энвидий, как будто бы громкостью своего баса пытаясь затмить вырвавшуюся из его уст нисколько не правдоподобную ложь.

Засунув свободную руку в задний карман джинсов, Энвидий нащупал пару монет гораздо более крупного, чем у бабули, номинала и попытался украдкой, насколько это было вообще возможно, максимально оперативно и незаметно подменить трясшимися от нервов и неубывавшего чувства вины пальцами бабушкину мелочь на собственные монеты. Хотя, казалось бы, в такой секретности не было абсолютно никакой объективной необходимости, юноша все же не хотел быть пойманным на лжи, причем не окружавшими его попутчиками, нет, – ему было плевать, что подумают о нем эти вновь напялившие на себя привычную маску безразличия и уже забывшие о только что произошедшем конфузе люди, – тем более что в каком-то смысле такие его действия, наоборот, можно было бы назвать благородными. Наш герой боялся быть уличенным во лжи одним-единственным человеком, с которым он теперь по воле случая был связан пускай и не юридическим, но моральным обязательством.