– Не, олени такие крупные. Осенью, в октябре, ревут во время гона. Красиво, как на флейтах играют. Вся тайга гудит.
– Я бы посмотрел. Вообще, я бы с удовольствием в такие места съездил. Просто сел бы на пенек в лесу и просидел бы целый день. Помолчал бы. Ни о чем бы не думал.
– Вот, Кость, представь. Сидишь на пеньке, а на поляну выходит здоровый бык с рогами по семь отростков и ревет. С переливами, красиво. Ему другие отвечают. Лиственницы желтые, осины с рябинами красные, на гольцах наверху уже снег лежит.
– Да, что тут скажешь, красиво. Это они за самок бьются?
– Ага.
Мы опять курим.
– Так что? Ты ее зовешь, а Любка что? – вспоминает Костя.
– А она говорит – я могу потратить пять дней.
– И что?
– Да туда одна дорога неделю займет. Она же знает об этом. Говорит, если очень хочешь – заработаешь денег, наймешь самолет, вертолет. А если нелетная погода? Это, говорит, твои проблемы.
– Узнаю эту хрень, правда, узнаю. Это она, я сейчас скажу… Это она свои границы выстраивает.
– Да, это границы.
Мы с Костяном теперь специалисты, мы знаем много психотерапевтических понятий и словечек. Его Светка тоже учится у Юли. Мы с ним и познакомились на Юлином дне рождения, когда вся куропачья стая со своими мужьями собралась.
– Вот этому она реально их учит. Если у тебя нет денег на вертолет, значит, или ты по-настоящему не хочешь свою Любку везти, или ты импотент, никому не нужный. А меня, знаешь, что бесит?
– Проекции?
– Проекции – я уже привык. Меня бесит, что чувства и желания сдерживать вредно, оказывается! Это она их учит. Чувства и желания, типа, нужно сразу выражать. Как первобытные люди, да? Подойти так к Юле, сказать, мол, выражаю сильное желание потрогать вас за буфера.
– Она, знаешь, что ответит? Она скажет – я достойна большего!
Мы вместе замолкаем, сдерживаем подступившие чувства и желания на счет Юли и ее психотерапии.
Я смотрю на Костю, потомственного офицера, который хранит в шкафу медали и шинель своего деда-танкиста, дошедшего до Берлина, на Костин надежный профиль – и чувствую, что нужно признаться. Нехорошо так долго кривить душой.
– Я ведь ходил к Юле на личную терапию несколько месяцев.
– Мне Светка говорила. Даже в пример ставила. Я тоже собирался, но тут на Манежке эти беспорядки, потом Дубровка. Нас гонять на всякие учения постоянно стали. Короче, время не хватило. Ну а сейчас уж меня не заманишь.
Костя наблюдает за другими посетителями в зале, быстро оценивает вновь вошедших, иногда кратко характеризует их. Я не обращаю внимания на других, как обычно, наблюдаю за собой, иногда отвлекаюсь на Костю.
Мы поддерживаем друг друга, мы нормальные люди, пока сидим здесь плечом к плечу, чистим полосатика и болтаем. А потом мы расстанемся, вернемся каждый к себе домой, к Любке и Светке, и станем людьми, которых нужно еще улучшать и улучшать.
У меня наверняка шизоидная акцентуация, у Кости – параноидальная, если я правильно запомнил слова моей любимой.
Для того чтобы стать полноценными, мы должны ходить на личную терапию лет пять, не меньше. Вполне возможно, нужно еще на группу походить пару лет. Иногда это злит, иногда лишает сил, иногда мы бунтуем.
– И как она тебя лечила? Расскажи.
– Ну, разбирали мои отношения с матерью и отцом. Рассказывал ей про свое детство. Какие-то упражнения, уже не помню. Потом спрашивает меня, как я представляю себе идеальное будущее через пять лет. Я размечтался, говорю – мы с Любкой сидим на крыльце нашего деревянного дома… Она мне – нет, давай без Любки. Мол, как я представляю свое будущее, а не наше будущее. Я говорю – это мое будущее, что мы сидим вместе на крыльце. Так и не сошлись.
