Они миновали несколько полутемных комнат и вошли в покои. Все свечи загорелись единым разом, издав такой щелчок, что Амели подскочила и невольно прикрыла глаза. Она никогда не видела, чтобы свечи горели так ярко и ровно. Что уж там, она никогда не видела сразу столько горящих свечей. Максимум, который позволял отец, — три свечи на столе во время ужина. Бывало, ужинали и при едва тлеющем огарке, когда семейный бюджет уже не позволял жечь свечи. Она опустила голову: даже свечи были в долг. Столовое серебро, фарфор — все заложено. А она мечтала о такой ерунде — ванили и мускатном орехе.
Воспоминания о доме будто скинули морок. Что там теперь? Мать, наверняка, в слезах. А отец? Амели отдала бы все на свете, чтобы вернуться, но недоумевала, почему нет тех острых отчаянных чувств, которые должны быть. Нет пожирающего страха, нет паники. Она должна бы валяться в ногах, умоляя отпустить, а вместо этого практично размышляла о свечах. Неужели все из-за этого лица? Оно будто все перевернуло. А если колдун просто прознал про это лицо и попросту издевался? Каков его истинный облик?
Демон отпустил ее рукав и полетел вглубь комнаты, перекувыркнулся в воздухе:
— Ну, как, нравится?
Амели сделала несколько шагов, двери закрылись, оставляя горбуна в коридоре. Вот и хорошо. Демон бултыхался в воздухе, кувыркался, поигрывая массивной кистью затканного цветами граната трипового балдахина. Создатель, какая роскошь! Небесно-голубые тисненые обои, расписные панели на стенах, изображающие пасторальные пейзажи. Обтянутые узорным шелком стулья. С расписанного легкими облачками потолка свисала массивная золоченая люстра. На нее было больно смотреть, как на солнце.
Амели, покачала головой:
— Не нравится.
Конечно, ложь — это самые роскошные покои из всех, что ей доводилось видеть. Но разве сейчас это имело значение? Демон довольно хмыкнул, уловив вранье, но ничего не сказал.
— Зачем ты мне подсказал? Назло?
Он облетел столбик кровати и плюхнулся на гору подушек:
— Дура! Спасал. Мессир очень не любит, когда ему врут. И когда перечат.
— Я не врала, я…
Орикад отмахнулся:
— Какая теперь разница. Я не знаю, что там произошло в городе, какую глупость ты сказала, но теперь выход только один — со всем соглашаться и не гневить досточтимого хозяина. Запомни: соглашаться.
Амели замотала головой, заломила руки и принялась расхаживать из стороны в сторону. Орикад все еще лежал на подушках и следил за ней огромными желтыми глазами.
Соглашаться… А вдруг только хуже станет? Можно ли верить этому невообразимому существу? С чего она вообще взяла, что ему можно хоть немного верить? Ответ прост: верить горбуну хотелось еще меньше.
— Вдруг ты ошибаешься? — Амели, наконец, остановилась, потому что от беспрерывного движения начала кружиться голова. — Вдруг я ему совсем не нужна? Я простая девушка. Самая обыкновенная. Он поймет, что ошибся, и отпустит. Горбун сказал, что отпустит.
Демон лениво поднялся, расправил крылышки и вновь повис в воздухе:
— А ты этого уродца слушай больше. Он тебе и не того наговорит.
Амели опустила голову и сцепила заледеневшие пальцы. Она мерзла, несмотря на духоту и жар свечей. Обхватила себя руками и посмотрела на Орикада со всей искренностью, на какую была способна:
