Читать онлайн Лика Семенова - Год моего рабства

1. 1

Повязка скользнула с моего лица, и я с трудом проморгалась, пока глаза привыкли к свету. Комната была маленькой, но, казалось, ощутимо продувалась со всех сторон. Прямо передо мной сидел имперец в золотистой мантии. Безвкусной, кричащей. Пальцы унизаны кольцами, на вороте булавка с огромным, как орех, синим камнем. Но серьги высокородного я у него не замечала. Значит… такой же, как и я, из свободных… От этого только коробило. Ирбис, Ирбис… какой же ты идиот!

Я все еще не верила, что стою здесь. Но выжидать было нечего. Я подняла голову, открыто посмотрела на имперца:

— Я пришла, как вы и хотели. Где Ирбис?

Имперец усмехнулся, а меня передернуло.

— Неужели с деньгами? Чтобы так требовать, надо иметь… — он хмыкнул, — веские аргументы. У тебя есть веские аргументы, красавица? Нечто посерьезнее смазливого личика и пары увесистых сисек?

Я сглотнула: больших денег у нас сроду не было. Я покачала головой:

— Нет. Но я возьму его долг на себя. Возьму кредиты в имперском банке и отдам все до геллера. Клянусь. Просто дайте немного времени. Мы все выплатим.

Повисла тишина, и я будто физически ощутила собственный крах, словно растворялась в кислоте. Чужой смех ворвался в уши, и меня раздирало на части от этого звука. Почему они все смеются одинаково? Особенно выскочки? Те, кто возвысился из дерьма? Сколько золота на них не навешай — все равно несет дерьмом. И кровью. Здесь все пропахло кровью.

Имперец поднялся, подошел совсем близко. Разглядывал меня с интересом, а я замечала лишь красные лопнувшие белки его невыразительных крапчатых глаз. Он таращился прямо в лицо, покачал головой:

— Сколько же времени тебе надо, дорогая моя?

Я молчала — сама не могла представить, сколько нужно времени. Твою мать! Годы… Годы, если не имперские десятилетия. Я сдохну, так и не расплатившись. Но сейчас было все равно — лишь бы выпустили Ирбиса. Я не могу вернуться домой без него.

Я сглотнула:

— Буду платить столько, сколько понадобится.

Имперец вытянул губы, нахмурился:

— Пятьсот тысяч геллеров?

Я поправила:

— Четыреста восемьдесят две тысячи. И две трети этой суммы — ваши проценты.

Тот многозначительно кивнул:

— Ну да… Ну да… это большая разница. Особенно для тебя и твоего брата…

Я бы придушила Ирбиса голыми руками! Но сама, дома! Мать бы добавила. Но держатели Кольер теперь имели на него гораздо больше прав. Кольеры… Будь они прокляты!

Все начинается с мелких ставок, с четверти геллера, с полумесяца. В самом низу, где даже нет настоящих смертей. Дарна и бесконечные ставки — так пропадают такие, как мой брат. Втягиваются день за днем, дуреют настолько, что больше уже не видят ничего вокруг, кроме этих проклятых боев. Мальчишка! Он ничего не понимал. Что можно понять в пятнадцать? Он не думал обо мне, не думал даже о матери, которая без него жизни не видела… А теперь все закончилось — кредит исчерпан. И если Ирбис не выплатит долг с невообразимыми процентами — погибнет в первом же бою. Как скотина на бойне. Мать не вынесет. Она всегда любила его так, будто меня вовсе не существовало. А я все равно любила ее. Может, потому он и угодил в этот капкан. Ирбис не знал запретов.

Имперец коснулся моих волос, и меня передернуло от запаха дарны, который намертво въелся в его кряжистые пальцы:

— Прости, красавица… Как принято говорить: время — деньги. Мы не можем ждать годами, пока вы погасите долг. Кредиты делались с совсем другой скоростью, гораздо более… резвой. А денежки любят обороты… Отдашь за два года? Ну?

Я просто смотрела в его поплывшее сальное лицо. Мне нечего было ответить — ответ был слишком очевидным. Мне никогда не выплатить эту сумму. Ни за два года, ни за десять… Ни за двадцать.

Вонючие пальцы коснулись моей щеки, и я отшатнулась. Пересохшие губы имперца перекосила усмешка:

— Ну, ну… Надо же, какая недотрога. Ведь не убудет. А я, может, навстречу тебе хотел пойти… есть кое-какой вариант…

Я напряглась:

— Какой вариант?

Он вновь ткнул в меня пальцем:

— Не дергайся, красотка. Я же должен оценить риски… прикинуть… посчитать…

Он тронул ворот моего платья, дернул, отводя в сторону. Я попятилась на шаг, прикрылась рукой:

— Что вы хотите?

— Сиськи показывай.

Я не шелохнулась. Он пожал плечами:

— Как знаешь… Мое дело предложить…

— Что предложить?

Он усмехнулся:

— А ты подумай.

Ответ напрашивался сам собой, но переспать с этим уродом за пятьсот тысяч геллеров… Быть такого не может! Нет — он имел в виду что-то другое.

Я подняла голову:

— Скажите прямо.

Он повел бровями:

— Как пожелаешь. Есть один вариант… Мы спишем долг твоего братца. Весь. До последней четверти геллера. И станет он свободным, как токоламский орел. Но ты… продашься в рабство господам держателям.

Я отшатнулась. Даже тряхнула головой:

— Что?

Имперец развел руками:

— Все… Больше ничего не могу предложить, моя милая. И то — благодари свое личико. Была бы образина — и такой милости не видать. А братец твой нежно любимый вернется к мамочке, под крылышко. Целый и невредимый. Чистый, как слеза.

Я покачала головой:

— Разве это законно?

Имперец усмехнулся:

— Законно, законно. Не вы первые, не вы последние. Много вас таких, охочих до чужих денег. Брать вы все горазды. А вот отдавать… Думай, милая, думай. Прямо сейчас думай — другого шанса не представлю. А не хочешь — дело твое. Из милости пришлем вашей матушке кишки в колбе.

Вопреки моменту, в голове было пусто, совершенно. Я будто спала, парила в болезненном забытьи. Лишь посмотрела на имперца:

— Навсегда?

Он усмехнулся:

— Что мы, звери что ли? Год… два… три. Но тут надобно товар лицом видеть, а ты, видишь, горда больно — не даешься. Не могу же я вслепую цену давать. Разденься, покажи, за что платить…

Я потянулась к вороту, расстегивая пряжку, вдруг будто опомнилась:

— Где мой брат? Я хочу видеть, как он выйдет отсюда.

Имперец повел бровями:

— Резонно… есть в тебе хватка, милая моя.

Он махнул рукой, справа зашипела дверь, и я чуть не рухнула на камень. Ирбис едва стоял на ногах. Его не было дома неделю, но за это время он исхудал почти до костей, а лицо представляло собой желтовато-багровое месиво. Глаза заплыли, губа распухла. Невооруженным глазом было видно, что у него сломан нос и пальцы. Ирбис хило дернулся, едва увидел меня, но его удержали, и я услышала сдавленный стон.

Больше не о чем было думать. Увидев его, я больше не смогу вернуться домой, не смогу смотреть в лицо матери. Не смогу вспоминать о нем и спокойно дышать. Я не смогу жить, понимая, что оставила его здесь.

Я подняла голову, открыто посмотрел на имперца:

— Я согласна. Я продаюсь.

2. 2

Казалось, имперец не очень-то поверил. На лице отразилось сомнение:

— Еще раз, моя дорогая… Погромче.

Я вновь посмотрела на Ирбиса, и внутри все заходилось, замирало. Я боялась даже представить ту боль, которую он испытал. Я опустила голову — нет, не смогу. Дышать не смогу. И через несколько часов все равно вернусь умолять. И будет еще хуже, потому что нет никаких гарантий, что за эти несколько часов брат останется в живых.

Я подняла голову, заглянула в лицо имперцу:

— Я продаюсь. Но прежде я хочу увидеть, как вы на моих глазах спишете его долг, и как Ирбис уедет отсюда.

Имперец просиял:

— Разумно… Очень разумно. Смотрю, ты умница, в отличие от своего родственника. — Он кивал, что-то сцеживая сквозь ровные зубы, пристально смотрел на меня: — Меня зовут господин Колот. Советую хорошо это запомнить. Чтобы точно знать, кого благодарить.

Я сглотнула:

— Я запомню. Крепко запомню. Списывайте его долг, господин Колот.

Тот лениво приблизился на шаг, поддел длинным ногтем край моего ворота, отводя в сторону. Еще немного — и расстегнутая лямка соскользнет. Я вцепилась в нее рукой, кивнула на брата:

— Прошу, только не при нем.

Колот приподнял брови, тоже посмотрел на Ирбиса, который едва стоял на ногах:

— Я бы не был так уверен… Мальчишке стоило бы знать, на что пошла ради него любящая сестра. Красивая и любящая. Свежая как цветок бондисана… На какие унижения… — он отвел мою руку, вновь коснулся лямки: — А их будет много. Очень много. Обещаю. Долги тем и хороши, что их нужно отдавать… С процентами…

Этот вкрадчивый тон, эта ленивая манера говорить просто лишали последнего самообладания. Я понимала, на что намекал этот урод, где уж тут не понять! Но назад дороги уже не было. Ни мне. Ни брату. Даже если они убьют Ирбиса, как и грозили, долг ляжет на нас с мамой. Они не убавят ни геллера. Не будет меня — на нее одну. Я не смотрела на Ирбиса, но и без того видела перед глазами его изуродованное лицо и вывернутые пальцы. Он должен вернуться к матери.

Я вернула лямку на место, стряхивая руку Колота:

— Списывайте долг.

Тот вновь повел бровями, кивнул, будто признавал правоту моих слов. Махнул кому-то из своих людей, и ему поднесли формуляр. Колот с интересом посмотрел на меня:

— Будешь читать?

— Буду.

Конечно, я не была имперским юристом, но полагаться на слова этих бесчестных людей было бы пределом глупости. Я хорошо училась в школе, что-то смогу понять.

Я водила пальцем по формуляру, проматывала строки. Что всегда изумляло в официальных бумагах — невозможный казенный язык, сквозь который крайне трудно было уловить смысл. Я сличила цифры, имена, адреса и сроки. Казалось, все было верно и по существу. Договор вступал в силу с момента подтверждения личности обеими сторонами. Я значилась контролером сделки со стороны моего малолетнего брата.

Я вернула формуляр Колоту:

— Удостоверяйте.

Тот хмыкнул, глядя на меня:

— Охотно.

Он потер пропахшие дарной пальцы друг о друга, будто вытирал, и приложил большой к квадрату, очерченному оранжевым. Через несколько мгновений под пальцем пискнуло, и окантовка окрасилась в травянисто-зеленый.

Формуляр поднесли Ирбису, но тот, казалось, мало что понимал. Лишь замычал, зашипел и отшатнулся, когда один из людей Колота взял его руку и приложил к нужному месту сломанный палец. Вновь пискнуло, окрасилось зеленым. Настала моя очередь. Я взяла формуляр, снова бегло просмотрела. Содрогнулась, увидев напротив имени брата кровавый отпечаток. Мой квадрат еще был оранжевым. Я посмотрела на кровавое пятно и решительно прижала собственный палец. Через несколько мгновений появилась надпись о занесении договора в реестр и аннулировании кредитного долга.

Колот мягко вытянул формуляр из моих дрожащих пальцев:

— Ну вот, красавица, мы держим слово. Теперь дело за тобой.

Я сглотнула, кивнула на брата:

— Теперь отпустите его.

Колот усмехнулся:

— Боюсь, если его в прямом смысле отпустить — он упадет. Даю слово: его привезут прямиком к вашему дому. Он нам больше не интересен. Другое дело ты… — Он уже подсовывал мне в руки другой формуляр: — Ознакомься, если так любишь читать. А срок мы сейчас наконец-то определим точнее. — Он махнул своим людям: — Доставьте мальчишку домой. Да аккуратнее с ним, а то не доедет. Документ отдайте матери. Пусть душу греет.

Ирбиса поддерживали под руки. Он даже не посмотрел на меня. Едва перебирал ногами, голова упала на грудь. Он мычал и стонал одновременно. Мать вылечит его. Костьми ляжет, чтобы вылечить. Она любит его больше жизни.

Я слушала, как с шипением закрывается дверь за его спиной. И моя голова так же безвольно упала на грудь. От облегчения. Я от всей души надеялась, что они не солгали. Больше ничего не оставалось. Я еще не осознавала толком, что сделала только что. Все надеялась проснуться. Формуляр уже не читала — все плыло перед глазами. К вискам будто приложили раскаленное железо.