Меня бесцеремонно толкнули в спину. Колот шел впереди, один из его людей пыхтел сзади. Мы углубились в бесконечную паутину узких коридоров, оснащенных дорожками траволаторов. Миновали развилки, перекрестки, спускались на платформах лифта, казалось к самому ядру планеты. Колот все время сверялся с каким-то датчиком на руке, и я понимала, что это навигатор — без приборов даже он не мог определить дорогу. Я с ужасом осознавала лишь одно: войдя сюда однажды, я теряла любую возможность выйти самостоятельно. Кольеры — город в городе, государство в государстве. Исполинский термитник, укрывающий сотни, тысячи, а может и миллионы людей. Многим из которых позволено лишь войти. Единожды. Чтобы не выйти никогда.
Очередная платформа лифта остановилась с ощутимым толчком. Колот подождал, когда растает заслонка жидкого стекла, сверился с навигатором и шагнул на серые каменные плиты. Меня снова толкнули в спину, и звук моих маленьких подбитых каблучков раздавался нестерпимой дробью, будто обстреливал, рикошетя от стен широкого приземистого коридора, прорезанного множеством арок.
Колот остановился, обернулся. Посмотрел на мои ноги:
— Сними.
Я с недоумением уставилась на имперца:
— Здесь холодно. Ноги замерзнут.
Кажется, он не слышал:
— Я приказал снять. Живо!
Я молчала, но не шевелилась.
— Если не подчинишься — снимешь еще и платье.
Я все равно медлила, будто меня заморозили. Даже вдох застрял в горле. Колот коротко кивнул, и я почувствовала на плечах чужие руки, показавшиеся раскаленными. Я ухватилась за ворот:
— Я сниму! Сниму!
Имперец удовлетворенно кивнул, всем своим видом выражая нетерпение.
Я расстегнула ремешки, стащила туфли и прижала к груди. Камни под голыми ступнями казались ледяными. Я шла босая, чувствуя, как с каждым шагом будто поднимается холод. Каблучки больше не стучали — стучало сердце. Я содрогалась от этих ударов, и все еще не хотела верить, что все происходит наяву.
Казалось, мы шли целую вечность. Мои ступни были в налипшей отвратительной мелкой пыли, ногти посинели от холода. Я мечтала только о том, чтобы опустить ноги в горячую воду, держать до красноты. Наконец, Колот свернул в один из узких коридоров, изрытый нишами дверей, остановился у одной из них. Дверь открылась, и мы вошли в длинное помещение без окон, уставленное рядами кроватей. Кажется, такое место рабовладельцы называют тотусом. Общая комната, в которой живут невольники.
Внутри было несколько остриженных женщин: молодых и не очень. Завидев имперца, все они бросили свои дела, встали и почтительно опустили головы. Колот прищелкнул пальцами, и к нему подошла еще одна в сером платье и неказистой коричневой кофточке, судя по виду, имперка. Тот кивнул на меня:
— Пальмира, размести новенькую. Потом доложишь.
Та поклонилась:
— Слушаюсь, господин Колот.
Имперец бросил на меня последний взгляд и вышел.
Я осталась в тотусе, в звенящей тишине. Подняла голову и поняла, что на меня все смотрели. Но через мгновение женщины занялись своими делами, будто я растворилась в воздухе, а Пальмира тронула мою руку:
— Пойдем.
Я все еще прижимала туфли к груди, стояла босая. Пальмира пошла куда-то вглубь тотуса, слегка повернулась, бросила небрежно:
— Стучали?
Я не сразу поняла.
— Что?
Она остановилась:
— Каблуки стучали?
Я растеряно кивнула.
Она была молодой, гибкой, красивой, фигуристой. Я смотрела ей в затылок, видела закрученную шишкой длинную черную косу. Значит, Пальмира не была рабыней. Свободная имперка. Но платье на ней было рабским, серым. Она указала мне на кровать в углу, под заваленным тряпьем стеллажом:
