Наведаться в колодец Амели, конечно, теперь не решилась. Вдруг столкнется с горбуном. Тогда уже ничего не объяснишь, не соврешь про случайность — вмиг все поймет. Да она и сама выдаст себя с головой. А если горбун узнает, что Амели все видела… не станет ли она еще одной жертвой? Амели будто почувствовала огромные горячие ладони на своей голове. Сделалось так страшно и холодно, что хотелось завыть, сжаться, обхватывая колени. Превратиться в пылинку и унестись прочь с порывом ветра. Оставалась лишь твердая отчаянная решимость найти калитку. Амели попыталась было отыскать брошенную свечу, но с перепугу не запомнила, где ее оставила, да и едва ли получится самостоятельно разжечь огонь. Она подобрала юбки, вышла на песчаную дорожку и торопливо зашагала в конец сада, стараясь быстрее миновать павильон, за которым скрывался колодец. Калитка выходила на реку, значит, если идти вдоль ограды, она обязательно отыщется.
Амели обогнула павильон, пересекла партер, засаженный душистым табаком меж низких стриженых кустов самшита, и нырнула к ряду стройных кипарисов вдоль кованого забора. Шагала медленно, стараясь хорошенько все разглядеть, насколько позволял лунный свет, но усилия совсем не приносили плодов. Амели прошла всю ограду до украшенного статуей грота, которым оканчивалась большая аллея, но калитку так и не нашла. Она едва не рыдала. Шарила ледяными руками, дергала решетку, надеясь, что та поддастся, но все было бесполезно. Вцепившись в прутья, Амели смотрела на такую близкую и такую недостижимую реку. Парк спускался по склону, и здесь, в самом его низу, до воды было лишь несколько футов. Она посмотрела наверх, прикидывая, сможет ли перелезть через забор, но это казалось нереальным. Слишком высоко, да и юбки не позволят.
Непроверенным оставался лишь участок забора у колодца, но идти туда Амели боялась. Покачала головой: нет, она совсем не помнила, как горбун тащил ее с маленького причала. Они проходили через павильон, поднимались и спускались по лестницам. Она была тогда так перепугана, что не видела ничего.
Страх нарваться на горбуна был огромным. Амели кралась вдоль забора в сторону павильона, за которым находился колодец, забывая даже дышать. Ощупывала решетку, но ничего не менялось. Если бы вспомнить, сколько ступеней вели от причала к калитке. Можно было бы примерно прикинуть расположение по высоте обрыва. В одно мгновение казалось, что их было около пяти, но тут же она отметала эту мысль, воображая, что лестница тянулась далеко наверх. Так хотелось думать, потому что у колодца обрыв был высокий. Глупость. Все глупость. Очевидная мысль разбивала на мелкие осколки всю надежду: если заколдованы центральные ворота, почему она вообразила, что не может быть заколдованной калитка? Если так, то все эти глупые блуждания бессмысленны. Оставался лишь колодец, но как спуститься в него, точно не зная, что Гасту ушел в дом?
Амели обогнула павильон и замерла, выглядывая в сторону зарослей — пыталась рассмотреть отсвет фонаря. Кругом было темно и тихо. По-прежнему надрывались цикады, с реки дул холодный ветер. Над городом раскатился двойной удар колокола на дозорной башне — отбили полночь. Только сейчас Амели в полной мере ощутила, как замерзла. Пальцы почти не слушались, а ногти наверняка посинели, будто их выкрасили чернилами. Самое отвратительное — это сомнения и надежда, за которую пытаешься уцепиться вопреки здравому смыслу. Нужно решаться. Или смириться. Амели даже зажмурилась, чтобы принять решение, но ветер принес сухой звонкий хруст ломающихся веток.
