Хотелось спросить, сколько он вообще знает подобных мест, но что-то подсказывало, что не ответит. Поклонский не из тех людей, кто делится такого рода информацией, но за восемь лет я поняла, что он любитель попутешествовать. Одни только командировки в Сибирь чего стоят. Каждый раз находил время на прогулку, хоть я и не спешила за ним. По-моему, это уже слишком. Для меня предпочтительнее отдыхать в своём номере после тяжёлого трудового дня, пока он занимается своими делами.
— Осторожно здесь. — Он кивнул вперёд, предупреждая о крутом подъёме, и протянул руку, чтобы помочь взобраться.
Я замерла на мгновение, уставившись на его пальцы, и с ужасом поняла, что боюсь. Боюсь прикоснуться, потому что знаю, что нельзя.
Сердце громко стучало в груди, горло пересохло, а я стояла как в землю вкопанная.
Взгляд Поклонского неожиданно потемнел, наполняясь злыми тёмными тучами.
— Я не кусаюсь, — произнёс он холодно.
Нет? А кажется, что, если я сейчас же не воспользуюсь его помощью, он меня заживо сожрёт.
Выдохнув, я взяла его за руку и поддалась, когда потянул на себя, ухватил за талию и на краткий миг прижал к груди, заставив задохнуться от нахлынувшего чувства. Странного, горячего чувства, от которого внутри всё сжалось. Медленно, как во сне, сдвинулся назад и отпустил. Да так отпустил, что я вся пошла пятнами, потому что он заставил меня съехать по себе.
И смотрит глазами, на дне которых всё те же грозовые тучи. Холодно смотрит, будто знает, что со мной творится сейчас и готовится выговор сделать.
Я сглотнула и резко отступила на шаг. Хрена с два ему, а не мои эмоции!
Поклонский вообще никак не отреагировал. Повернулся и пошёл дальше. А меня будто дежавю накрыло. Он ведь сегодня так уже делал. Провокация, а затем полный игнор ситуации.
Я вздохнула, сунула большие пальцы в шлёвки на шортах и осторожно последовала за странным, очень странным босом.
Дальше тропа была извилистой и сложной. Мы шли то в горку, то по крутому спуску, и в некоторых местах приходилось в прямом смысле хвататься за босса, чтобы не скатиться кубарем и не встретиться с сосной собственным хребтом, ибо кроссовки мои были явно не пригодны для этой ужасной тропы. Шеф же постоянно помогал вскарабкиваться и спускаться.
И вот вам загадка! На работе, значит, «Больше так не делай», а тут «Давай руку» и «Осторожно, не поскользнись. Иди аккуратно, я придержу». И вот чтоб мне на месте провалиться, если у этого поведения был переход. Кроме того, что мы спали в одной постели в обнимку сегодня утром.
— Что-то не так? — спросил Поклонский, скользнув взглядом по моему лицу. Я его не столько увидела, сколько ощутила.
— А нам ещё долго идти? — уточнила, чувствуя, как затекает поясница.
Я, может, и бегаю в тренажерном зале, но это мало помогает, когда передвигаешься по горному склону то вверх, то вниз.
— Смотря что в твоём понимании долго, Марина, — пространно ответил босс.
Это означало, что он вполне не прочь поговорить, чем я, собственно, и воспользовалась. Всё лучше, чем идти по тропе в молчании.
— Час-два? — коротко спросила я, осторожно переступив валун и ухватившись за тонкую сосну. — Больше я, наверное, не осилю, Сергей Андреевич.
Поклонский на миг обернулся через плечо и спросил так, что моё сердце едва не грохнулось в пятки:
— Если это долго, то что для тебя восемь лет?
Это был риторический вопрос. Наверное. По крайней мере, я очень хотела, чтобы он таковым являлся, потому что врать мне не хотелось. Не хотелось сравнивать это время с каторгой, рабством, самым ужасным временем в жизни тюремных заключённых.
