Читать онлайн Михаил Соболев - Идиотка

Февраль 1999 года, Санкт-Петербург.

Хотя Таня и прождала звонок весь непереносимо долгий день, телефонная трель взорвала тишину неожиданно. Аппарат подал голос именно в тот момент, когда у девушки уже не осталось сил выносить пытку неизвестностью – самую мучительную из всех пыток.

Она только что перестала метаться по пустой квартире и бросилась в прихожую к телефону, чтобы методично обзванивать больницы и морги. Звонок ударил в лицо, сердечко пропустило удар, а рука, наткнувшись на завибрировавший воздух, отдернулась, словно прикоснулась к горячему. Почудилось, что аппарат, дождавшись наконец когда она приблизится к нему сама, уже обессиленная и лишенная воли к сопротивлению, потянулся к ладони оскалом белых кнопок.

Таня, растягивая время, досчитала вслух до семи – она с детства отчего-то верила в это число – и взялась за трубку. Сжала её судорожно, будто до того мучительно долго балансировала на краю крыши, и наконец, решившись, шагнула-таки навстречу затягивающей в себя бездне. И, как от тугой струи встречного воздуха при падении, сразу заложило грудь.

– Да, – Таня дала петуха, и закашлялась.

– Это квартира четыре? Я туда попал?

Незнакомый мужчина, уверенный, по-деловому небрежный.

– Да…

Она изо всех сил старалась взять себя в руки, чтобы голос не дрожал так явственно, и этот равнодушный чужой человек не почувствовал охвативший её страх.

Судорожно сжатая пластмасса стала скользкой от пота, хотя топили этой зимой отвратительно. На термометре, подвешенном над резной телефонной полочкой еще папой, красный спиртовой столбик замер между цифрами пятнадцать и двадцать.

Надо разговаривать естественно, как ни в чем не бывало… ты же не должна ни о чем знать!.. Зевнуть, что ли? Пококетничать?.. Господи, я не смогу!..

Мысли путались, перескакивали с одного на другое, не давая возможности сосредоточиться. Чтобы прекратить в голове эту бешеную скачку, Таня заставила себя остановить перебегающие с предмета на предмет глаза и вглядеться в замысловатый узор обоев. На стене крупно, наискось – семь корявых черных цифр и приписка: «гараж». Все напоминало о том ненавистном человеке. Везде оставил он следы своего пребывания в ее доме, всюду нагадил.

Таня настолько забылась, что чуть было не положила трубку и даже вздрогнула, услышав собеседника:

– Мне нужен… – мужчина сделал паузу, – мне нужен… – еще раз повторил он и уже с расстановкой, видно, читая по бумажке, пояснил: кто-либо из взрослых, проживающих по адресу: Мытнинская, двадцать семь, квартира четыре… Есть кто-то дома кроме тебя, девочка?

– Я не девоцка, – Таня уже привыкла, что незнакомые люди по телефону принимают ее за ребенка. – От волнения она забыла все наставления логопеда. Непослушный язык с трудом ворочался в заполнившей рот вязкой «каше».

Трубку на том конце скорее всего прикрыли, голос отдалился, но Таня все-таки расслышала:

– Говорит, что не девочка… Нашла, чем хвастаться. Го-го-го… – Телефонный мужчина был не один.

Горячая волна потекла от груди к лицу. Таня всегда начинала краснеть с шеи.

– Очень хорошо, то есть, хорошего ничего, конечно, нет, извините… – собеседник замялся. – Моя фамилия Спиридонов, оперуполномоченный уголовного розыска… Тридцать девятое отделение милиции. – Таня почувствовала, как выдали дробь зубы, и крепко их сжала. – Старший лейтенант Спиридонов, – уточнил милиционер. – Девушка, вы слушаете меня?

– Да, – ноги у Тани вдруг сделались ватными, и она опустилась на стул.

– Скажите, проживает по этому адресу Еланский Евгений Матвеевич… – бумага опять зашелестела, – одна тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, уроженец села Ахтырка Белгородской области?.. – оперативник перевел дыхание.

– Да.

– Он, простите, кем вам приходится? – В голосе милиционера прозвучали нотки участия.

– Отчим… мамин новый муж, – поправилась Таня. – Мама умерла… – Девушка все же смогла справиться с волнением; и хотя внутри все мелко вздрагивало, язык отклеился от гортани.

– Понятно… – чувствовалось, что собеседник подбирает слова, – ваш родственник… или кто он вам… короче, автомобиль, управляемый гражданином Еланским Е Эм сегодня, в тринадцать тридцать две, совершил наезд на опору освещения на пересечении проспектов Обуховской обороны и Елизарова. Пострадавший в ДТП водитель доставлен в больницу имени Святой Ксении Петербуржской. Автомашина марки ВАЗ 21115, принадлежащая гражданину Еланскому на правах личной собственности, эвакуирована на штрафную автостоянку ГИБДД. Правда, от автомобиля мало что осталось…

– Он жив? – Таня перебила милиционера. Она наконец смогла задать самый важный вопрос.

– Жив, успокойтесь. Все справки в приемном покое больницы. Вы знаете, где она находится?

– Да, я там работаю.

Оперативник помолчал. Было слышно, как он листает бумаги, видимо, что-то записывал.

– Мне будет нужно с вами побеседовать… Представьтесь, пожалуйста.

– Таня… Ой! Кораблева Татьяна.

«Жив!» – звенело в голове.

– А по отчеству?

– Алексеевна.

– Очень приятно… простите, приятного, конечно, мало, – опять извинился оперативник. – Татьяна Алексеевна, вы должны подойти в отдел… знаете, где тридцать девятое находится?.. На Суворовском, угол Суворовского и Моисеенко… Значит… завтра мне некогда… так… давайте, послезавтра, двадцать шестого февраля в девятнадцать ноль-ноль, кабинет тринадцать, это на втором этаже, справа. Скажите дежурному, что к Спиридонову. Все, до свидания.

Послышались короткие гудки.

Таня положила трубку на рычаг аккуратно, словно она была сделана из хрупкого стекла.

Руки ходили ходуном, налить из графина воды удалось только со второй попытки.

Девушка вернулась в прихожую и подошла к большому, врезанному в шкаф зеркалу. Синюшная краснота подбиралась к скулам. Дышать было трудно…

Осень 1999 года, Санкт-Петербург.

Первое время Таня засыпала сразу же, как только удавалось присесть. Дома, на кухне, между двумя съемами пенки с бульона. У его постели, дожидаясь термометра, и даже, пока он глотал ложку супа. Умудрялась провалиться в сон и, что удивительно, даже выспаться, спускаясь на эскалаторе в подземку. Спала под гул пылесоса и мерное скольжение щетки по напольному покрытию.

Умываясь и причесываясь по утрам, она удивленно рассматривала в зеркале свое отражение. Незнакомая усталая, исхудавшая женщина – испитое лицо, ввалившиеся, воспаленные от недосыпа глаза, тусклые волосы, небрежно увязанные аптечной резинкой в «конский хвост». На вид – под сорок, никак не меньше. Но, как говорится, нет худа без добра, эта нечеловеческая нагрузка по уходу за крупным, но беспомощным, как младенец, мужчиной спасла ее от сумасшествия. Не было ни времени, ни сил думать, предаваться отчаянию, казнить себя.

А потом она привыкла…

Ретроспектива. 1973 – 1983 гг, Ленинград.

Вряд ли хоть кто-то из работающих в начале семидесятых в Домостроительном комбинате номер два (ДСК-2) не знал арматурщицу Валю Гриценко. Высокая, статная, полногрудая, брови черные вразлет – мимо такой и захочешь, не пройдешь. Кожа чистая и белая, как сметана, во всю щеку румянец, будто два спелых яблока на только что выпавший снег бросили. Волосы, как вороново крыло, черные, блестящие с синевой, на прямой пробор. Коса вокруг головы по-украински уложена. Высокий лоб открыт, на щеках – ямочки. Глаза, как угли, жгут. На шейке повязан платочек цветастый. Ноги в лаковые туфельки обуты. Огонь – девка! Певунья. Плясунья…

На работе – впереди всех. На доске почета ее фотография третий год красовалась, на самом виду, во втором ряду сверху, посередине. Улыбалась передовица всем, кто через проходную на территорию комбината входил, будто встречать дорогих гостей вышла.

И загляделся столяр Алешка Кораблев – парень тихий и мечтательный – на портрет красавицы-арматурщицы. А когда увидел Валентину воочию, как она в клубе на репетиции хороводы водит, и про сон забыл. Год ходил за ней, как привязанный. А она, будто и не замечала страданий ухажера.

– Чтой-то Валюша наша, никак, охрану наняла? – язвили девчонки в общежитии. – Алешенька танкистом служил, он в обиду не даст… Его бы кто не обидел, заступничка…

Валентина, глядя на розовеющего от смущения и счастья парня, смеялась со всеми.

– Нашему теляти да волка бы съесть…

А потом сошлись…

Алешка, сам питерский, комнату с матерью делил в коммунальной квартире на Петроградской стороне. Хоромина большущая, с высокими, в три с половиной метра потолками, с видом на Неву. И соседей немного, что для квартиры из «старого фонда» да еще в дореволюционной постройки доме – редкость. Лишь две семьи: четверо взрослых и десятилетний мальчик.

Походила Валентина по квартире, заглянула в просторную ванную. Постояла в дверях кухни, размером в два раза превышающую по площади комнатку в общежитии, в которой она с тремя соседками ютилась. Попила чайку со свекровью за круглым, накрытым белой крахмальной скатертью столом. Повздыхала выросшая в псковской глубинке лимитчица…

Но жить со свекровью под одной крышей, себя ломать, не пожелала Валентина. Чтобы потом попрекали, что за квадратные метры да ленинградскую прописку замуж пошла? Нет уж!..

Поклонилась коменданту общежития, снесла той коробку конфет и бутылку наливочки сладенькой. Спина не отсохнет и рука не отвалится, а человек, глядишь, по-другому к тебе относиться будет.

Валентина сама выскоблила крошечную одиннадцатиметровую кладовку, где раньше ведра и швабры хранили. Потолок побелила, обои светленькие поклеила, полы покрасила. Рассохшуюся раму единственного окошка вместе с Алексеем от старой, осыпающейся чешуйками краски отскоблили, белилами освежили. Стекла намыла, сухой мятой газетой натерла, чтобы блестели. Ситчик на занавески в тон обоям в промтоварном магазине подобрала, сама на машинке подрубила, окно украсила.

Две односпальные с панцирными сетками кровати вместе сдвинули, шкафчик, столик поставили, два стула казенных с инвентарными бирками на спинках. Не узнать стало пыльной кладовки. Чистенько, светло, пять шагов в длину всего, а свое гнездышко!

Свадьбу в Красном уголке комбината сыграли. Сам Михал Михалыч, директор ДСК, во главе стола по правую руку от жениха сидел.

Пять лет в этой комнатке прожили молодые. Там и Танька родилась, через год после свадьбы.

Жаркое, грозовое лето тогда удалось. В открытое окошко палаты тополиный пух залетал. Санитарки ворчали, но молодые мамаши все равно открывали окна, духота, рожениц в палате – шесть человек, дышать нечем. Алеша через дорогу, на набережной, чтобы его с Валиной койки видно было, часами после работы простаивал.

А когда выписали домой маму с дочкой, когда вышли с Алексеем и свекровью с больничного дворика, ахнула Валентина: охраняли родильный дом чугунные львы. Они сидели в ряд на гранитных постаментах и тяжелую цепь в зубах держали.

Разукрашенное разноцветными шариками, с куклой на капоте, такси на набережной дожидалось. Алеша – нарядный, в костюме, при галстуке, конверт с дочкой к груди бережно прижимая, распахнул дверцу «Волги»…

Если и есть рай на самом деле, если его не выдумали попы, чтобы жить на земле не так тошно было, он должен выглядеть именно так: ясное июльское утро 1975 года; через пять лет – коммунизм; от легкого ветерка, переговариваются между собой тополя; львы попирают могучими лапами гранит; Нева серебрится под солнцем; растущий, казалось, прямо из речного марева, Смольный собор устремился в небо; а рядом – вытирающая платочком заплаканные глаза свекровь и счастливый смущенный муж с новорожденной дочкой на руках.