Он подлетел к знакомому озеру, хотел напиться, изнывая от горечи и жажды. Но некогда покойные воды вдруг вздыбились клубами и в страхе отпрянули: «Проклятый! Проклятый!»
Больше разъярившись, он взбросил воды кверху и с силой швырнул обратно. Подхватил рыбу, выброшенную из вод, закружил и швырнул на землю. С воем кинулся к знакомым лугам. Травы их взвились косматыми гривами неведомых чудовищ и точно застонали: «Проклятый! Проклятый!» В отчаянии он вздыбился, полетел к знакомой березе, что всегда его утешала. Но она при виде его взмахнула ветвями, вскинулась и рухнула прямо пред ним, сломленная, как лучина. Он в ужасе взревел, кинулся прочь, не зная, что делает, куда несет его страшная сила, завладевшая им. Теперь он не пытался ей противиться, потому что сам был ею. Она клокотала в нем, гнала вперед с жутким воем, хохотом. «Мчись-круши! Мчись-круши!»
И он сокрушал. Вмиг разметал огромные стога сена, что некогда сам с таким трудом заготавливал вместе с братьями Нюргусун. Нагнал убегающее стадо коров. Одна из них, видно, самая слабая, отстала. Он узнал ее – это была Кыыстара, любимица Нюргусун. Она с рождения была слабой, ее хотели забить на мясо. Но Нюргусун воспротивилась, выходила ее. Сколько раз они вместе искали ее, загоняли в хотон, доили. Она стала откликаться и на его голос. А теперь догоняет ярым ураганом. Вот подхватил, с хохотом закружил, с силой швырнул наземь. Бедняга, жалобно промычав, тяжко рухнула на землю и сломала шею. Глаза ее, чуть не вылетев, застыли, глянув на него с немым укором, с такой болью, что он, отпрянув, опомнился. «Нет! Нет!» – все его существо содрогнулось в крике, и что-то черное, зловещее будто отскочило от него…
«Слава богу, наконец-то очнулся!» – знакомый голос, теплые глаза словно вспыхнули в темноте. От этого света он пришел в себя. При виде милых сердцу предметов: потемневших от времени чоронов, материнского платка, отцовского ножа на стене – вздох облегчения вырвался из груди. Дома! И рядом – Нюргусун! Она едва сдерживала слезы.
– Это все из-за смерча, да? Он убил нашу Кыыстару. Как я испугалась за тебя! Старики говорят, это дух Оржонумана. Страшный старик, и после смерти несет смерть.
Он с трудом проговорил:
– Бьют в спину, в самое дорогое…
– Кто, кто?!
– Духи, зверь, Орджонуман.
– Он умер! Его уже нет! А есть ты, мой Уйбан.
– Разве ты не видишь, что я… изменился…
– Ты?! Ты такой же, как прежде, мой Уйбан! И всегда им был.
– Значит, так и есть. Моя Нюргусун не может лгать. Повтори же!
– Ты – мой Уйбан, сын отважного Охоноса!
– Да. Сын своего отца из рода айыы.
– Конечно!.. Знаешь, люди сейчас подавлены. Боятся новых жертв, разрушений. Говорят, кровожадный дух его не остановится. Надо скорее его умилостивить. Пригласили почтенную эдьиий[1] Сюряк. Она совершит благословенный алгыс[2], будет просить о милости верховные божества. А потом проведут соревнования в силе и ловкости, вместо праздника ысыах. Там будет и стрельба из лука. Эдьиий Сюряк должна помочь, ведь недаром предки наши говорили: «Благословение – к маслу, а проклятие – к крови».
Уйбан, вздрогнув, отвернулся. Нюргусун встрепенулась.
– Что с тобой?..
– Схватка неизбежна… Что ж, рано или поздно всегда приходится выбирать.
– О чем ты?
– Зверь силен. Но я ведь сын охотника Охоноса и выбор все же за мной…
– Тебе все еще плохо?
– Нет, это пройдет. Так говоришь, там будут соревнования из лука? Не сомневаюсь, ты будешь первая.
