Луболо. Ты меня не доставай. А то передумаю.
Джокетто. Здесь ты и попался. Остался при своих – при нулях. Ты можешь лежать в ванной, играя на воде, как на пианино, но передумывание запрещено законом. Законом, Инспектор! Не чем-то родившимся в неокрепших умах – законом. Законом!
Луболо. Каким это, интересно?
Джокетто. Тем самым. Из последнего пакета, нашим догорающим парламентом принятого – «Законом о передумывании и его последствиях».
Луболо. Нет такого закона.
Джокетто. Да ты, мой друг, совсем за новинками не следишь. И при этом являешься одним из первых инспекторов нашей мегаправовой родины. Несоответствие, Инспектор. Оно наблюдается. Поверь стороннему человеку – между жизнью отчизны и твоей жизнью оно. Пора бы тебе в отставку, исправить ситуацию, так сказать, смертью!
Луболо. Скоро всем нам будет пора в отставку.
Джокетто. И ты, конечно, думаешь, что этот прискорбный факт тебя извиняет?
Луболо. Прискорбный ли…
Вольтуччи, тяжело вздохнув, выпивает в одиночестве.
Джокетто. Вот-вот – печаль и горький воздух. Получающий отпор оптимизм. Часы тикают: «Так и есть», «так и есть», «так и есть». Я не говорю, что ты, Инспектор, ишак…
Луболо. Только попробуй сказать.
Джокетто. Но занудство у тебя, что ни говори, ишачье. Беспроблемно разбивающее приличную компанию. Не совестно?
Луболо. Ничего я не разбивал.
Джокер. Вы на него только посмотрите. Не разбивал он ничего – не зарывался все глубже и глубже в свое вонючее облако… Такую постыдную ложь даже в кришнаитской общине не услышишь.
Луболо. Когда это я лгал?
Джокетто. Только что. И не отпирайся. Не усугубляй свое, и без того незавидное, положение. Как друг советую. Как путешественник – не рекомендовавший наивным, пронизанным мистикой индейцам закрываться деревянными заговоренными щитами от пуль бледнолицых материалистов. Сознайся, Инспектор! Сознайся, сколько ты судеб сломал. Суровая общественность ждет твоего отчета в свершенных тобой…
Луболо. Как ты сказал?! Сколько я сломал судеб? Судьбу нельзя сломать! На то она и судьба. Что бы ни случилось – это тем ни менее судьба. Нет ничего хорошего – судьба. Было и ушло – тоже она.
Джокетто. Ну, что же, как человек объективный, я вынужден… пирожок. (детально его изучает) У тебя в доме случайно не держат яд? Я к тому, что мне не хотелось бы преждевременно смердеть у вас на глазах. Меня это слегка не устраивает.
Луболо. Ты трус!
Джокетто. Разумеется… про себя ты думаешь обо мне еще хуже. Как о законченной мрази! От меня этого не скроешь. И если мне захочется, я могу потребовать сатисфакции.
Луболо. Ну, так потребуй.
Джокетто. Я сказал, если мне захочется.
Луболо. А тебе не хочется? Ха-ха! Очень мудро с твоей стороны.
Джокетто. Сейчас не хочется. А что будет потом…
Луболо. Потом ничего не будет.
Вольтуччи. Но, может быть, быть может, все-таки что-нибудь останется?
Джокетто. Наш добрый Вольтуччи. Он реалист, но он все же надеется, что за его могилой будет кому ухаживать. Пережившие катастрофу святые придут и…
Луболо. Знаю я этих святых! И плюю я на них!
Джокетто. А на столпников, на столпах стоящих?
Луболо. На них я плюю с горы.
Джокетто. Ты выше их, ты моральный альпинист…
В дверях появляется служанка.
Служанка. Мне не хотелось мешать вашей серьезной беседе, но к вам, хозяин, две женщины.
Вольтуччи. Две?
Служанка. Мне вернуться и пересчитать?
Вольтуччи. Не надо. А ты их знаешь?
Служанка. Одна из них ваша знакомая. Вторую вижу впервые. Просить?
