А он, как резервист лохматый,
Врага громил и окружал,
И крыл Россию русским матом.
Он нас в соратники не брал:
Его сопровождали ветры.
Он на виду у всех украл
Ворота города Кунейтры.
Поверь, Израиль, это он
С врагами пьет, как Эли Коэн,
И в эту страшную из войн
Опять победы удостоен.
Май 1974 г.
АЛ. ГАЛИЧУ – В ДЕНЬ КРЕЩЕНИЯ
Ты не пой нам, гений, о распятье,
И к крестам чужим не примеряйся,
А мадонн моих в солдатском платье
Ты не обнаружишь из-под рясы.
Пулю в лоб – но не меняя веры,
Так поэтов обучала Муза.
Иудею, молча, к высшей мере
Бог приговорил из-за Иисуса.
Все простится гению-неряхе,
Все грехи, паденья и измены…
Иудея молится у плахи
Богу одному и неизменно.
Ноябрь 1974 г.
Спят тихо женщины,
Задумавшись над жизнью,
И девочки летают на шарах.
Жестокий Бог любви
Трясет над нами вишню
До боли, до оскомины в зубах.
И глупо брать часы
И, узнавая время,
Идти во двор к продажным петухам.
Пусть ночь мне вымажет глаза
Сапожным кремом
И туфли каменные выдаст по ногам.
И я войду, как вор,
В свою глухую спальню,
Где все места распроданы давно,
И, разгоняя мух, твердить себе:
– Не странно ль,
Что свадебное выпито вино?
1974 г.
Память широка, как город,
Улицы, дома,
Память – телефонный провод,
Память – трюм, тюрьма.
Вот свернулся в изголовье
Пушкинский тупик;
Что он мне -
Родня по крови?
Брат, отец, двойник?
То кричит,
То шепчет страстно:
"Воротись на миг!"
Не люби, не ешь, не странствуй…
Память – город, крик…
Август 1974 г.
Душа осветилась ракетой,
И дьявол укрылся щитом.
Какой расплачусь я монетой
За взгляд на горящий Содом?
Мне более всех захотелось
Природу в объятьях душить,
Заимствуя силу и смелость.
Столпы соляные смешить.
Ласкайте же, Лотовы дщери.
Ослепшего в пьянке отца:
В холодной и душной пещере
И зверь не уйдет от ловца.
И я обернулся без страха
На красный библейский огонь,
И стала соленой рубаха,
И каменной стала ладонь.
И снова Содом и Гоморра,
Два ангела, дщери и Лот,
И тихое Мертвое море,
И добрый от звезд небосвод.
Ноябрь 1975 г.
Зачем я здесь, в чужом печальном доме,
Пытаюсь детство выбросить в окно.
Как праведнику ангелы в Содоме
Мне говорят: – Тебе спастись дано!
Вот я иду по улицам Содома
Мне кажется, что он не так уж плох.
Только в ожидании погрома
Заметен небольшой переполох.
Но слухам я не верю ни на йоту,
Глаза у страха больно велики.
И вот я вышел к городским воротам
снова голос мне сказал: Беги!
А я стою. Мне незачем спасаться.
Пусть ангелы смеются за углом
Какая женщина пойдет со мной скитаться
Когда сгорят Гоморра и Содом?
Ноябрь 1975 г.
Мне кажется, что я совсем не сын,
А просто найден где-то на раскопках.
Как старая монета, как кувшин,
Как имена в библейских заголовках.
Мне кажется, что я еще в бою,
Что я друзей в последний раз целую,
И на Голанах смерть ищу свою —
Простоволосую и злую.
1975 г.
«О павших снимая с себя
И печаль, и заботу.
Их с бранного поля
Дати не выносят в субботу…
Солдаты лежат
Под пылающим солнцем Синая.»
Г. Варшавский.
«Но до сего дня не дал вам
Господь сердца, чтобы разуметь,
очей, чтобы видеть, и ушей,
чтобы слышать.»
Второзаконие, гл.29, ст.4.
Возьми меня в поводыри,
Поэзия слепая.
Мои глаза – как волдыри
От пламени Синая.
Не нам о павших говорить
Глухой скороговоркой,
Живых и мертвых хоронить
У музы на задворках.
Синай – потоп, Синай – исход,
Синай – землетрясенье.
У Бога свой к нему подход
В дни битв и в дни спасенья.
Я с павшими который год,
Я с ними лег в могилу.
А где-то Моисей плывет
