Раздевшись в прихожей, она проследовала в так называемое холостяцкое логово, если не брать во внимание его связи с Алей. Затем, расположившись на мягком диване, а напротив восседал на крутящемся стуле, полу боком к компьютерному столу, тонированному под орех, сам хозяин квартиры. Тем, временем пока он просматривал файл, она с интересом разглядывала картины: «Вот полуобнаженная женщина в акварели, и не удивительно, зная сексуальность Владимира, а рядом карандашный рисунок Эйфелевой башни, и вид Елисейских полей в Париже».
– Я привёз их, как тебе, нравится? – сказал он так просто и так естественно прозвучал его голос, при этом, он поедал её взглядом, казалось, понимая его с полувзгляда; зная, что в голове сидящего напротив варятся самые сексуальные мысли, учитывая, что и Владимир Арнольдович присутствовал тут, она ответила сдержанно:
– Да…, – вопрос притянул её мысли к разочарованию в прошлом, к хронике лет, пригвоздивших к стране с судебными законами, ограничивающими данные Конституцией права человека, сделав Людмилу не выездной, отрешившись от мужчин, что вели разговор, погрузившись в размышления о любовной связи и о правах свободного передвижения граждан: Как же, мне хотелось иметь свою личную жизнь, в то время я так стремилась к тому, борясь за наследство, а теперь испытывая лишь досаду при мысли об этом. Сколько провела бессонных ночей за письмами, обращаясь в различные правовые инстанции; прокуратуру, полицию, множество доказательств собрала для суда, судьям которые только смялись, глядя прямо в глаза, словно оглохшие…, будто бы, говоря: «принимаются лишь деньги, а доказательства в суде не берутся в расчёт».
Между тем, покинув флешбэк, вернувшись в реальное время из проекции прошлого к причинам соотношения, приведшим к моменту, отвращения к личности до неприязни, пребывать в обстановке с Владимиром, подумала: «Париж, как далека я от него, повязанная проблемами, из-за поглотившей года, бескорыстной любви…, теперь, я любуюсь на выкрутасы „кощея“, смена лиц, как на обложке журнала, а что там внутри, жизнь не пролистаешь от конца до начала, как нечто, вроде арабской книги».
– Могу предложить тебе несколько книг.
– Здесь стихи? – глаза Людмилы загорелись, она не могла скрыть нежданной перемены в её настроении, интереса, симпатии, которые она питала к творческим людям.
– Да, летопись будней в стихах.
Людмила открыла их, читая автора Еврейской фамилии, она подумала, – возможно, поэт перед ней и он публикуется под псевдонимом.
– И как, ты это находишь?
– How do you like it?
– Стиль близок, похоже на то, как писал Мандельштам, но в них немного другое, – переведя взгляд с книги на её обладателя, в котором улавливалось восхищение. Владимир Арнольдович не мог не заметить бэкраунда, не в силах повлиять на эмоции, которые незримо, словно разноцветные бабочки порхали по комнате и не найдя иного способа перетянуть внимание на себя, попытался прервать диалог:
– Володя, вот эта флэшка на ней то, что ты обещал?
– Просмотри файл и проверь ещё раз.
Всё тот же внимательный, глазами раздевающий взгляд: « Игры, игры глазами но, недооценить, иной приятной коммуникации в компании автора, если за чашкой кофе в его мастерской обсудить литературу и драму стихов, летопись будней поэта, словно вьющего, что ни день, вкруг его одиночества кокон».
А тут, испытывая неловкость, в который раз, она поправила волосы, смутившись, склонила голову вправо, задержав ненадолго внимание на тёмной мебельной полировке, книжного шкафа, сервантов вдоль стен, и невзначай, рассматривая на журнальном столе, лежащие декларации, «скорее налоговые».
