Они вышли на главную улицу и набрали полные легкие воздуха – здесь, освеженный дуновениями ветра, он был не столь омерзителен. Главная улица была чуть пошире, чуть почище и даже – местами – замощена грубым камнем. Изобилие шатающегося по ней народа не могло не встревожить Наёмницу, и она вцепилась в локоть Вогта мертвой хваткой, готовая резко оборвать любые попытки вести себя ненормально. Вогт задергал рукой, но Наёмница сделала вид, что не замечает, и для верности еще запустила ногти. Вогт сдался.
– Они все мрачные, – сказал он, вертя головой. На его лице отражались любопытство и сожаление. – И злые.
– А чего ты хотел? – снисходительно спросила Наёмница.
– Я всегда чувствую зло. Оно как запах.
«Тогда от меня должно нести как от целой скотобойни», – не без самодовольства подумала Наёмница, но вслух съязвила иначе:
– Ты еще что-то улавливаешь среди всего этого дерьма?
– Дерево, дерево! – обрадовался Вогт, показывая на чахлое деревце в узком проеме между двумя соседними домами. – Это первое, которое я здесь вижу! На нем даже листики есть! Два!
Наёмница закатила глаза.
– Если ты еще раз повторишь «дерево», я тебе язык вырву, – она прищурилась. – Вон там торгуют каким-то старьем. Среди него вполне могла затесаться карта.
Она потянула Вогта вперед, он потянул ее назад. Наёмница была полна решимости заставить его делать что положено и идти куда надо и рванула изо всех сил. Вогт удивительным образом не тронулся с места, а затем с бычьей мощью потащил ее за собой.
– Что за… – вытаращив глаза, пробормотала пораженная Наёмница и от очередного рывка едва не повалилась на Вогта. – Хватит! – закричала она.
Вогт оглянулся, вспомнив о ее существовании.
– Извини, – смутился он. – В этом городе ни цветов, ни травы, только грязь. Это единственное увиденное дерево за все это время. Я умираю от тоски.
Приблизившись к чахлому деревцу, он погладил изрезанный, истерзанный ствол.
Наёмница бросила равнодушный взгляд на дерево, а затем тоскливо уставилась в далекое небо, пытаясь отвлечься. Обломанные ветки напомнили ей сломанные кости, торчащие из прорванной кожи. Почему-то сегодня подобные воспоминания вызывали тошноту.
– Ему больно, – прошептал Вогт. – Как они могли так поступить с ним?
– Ты еще не понял, где оказался? – с презрением осведомилась Наёмница. – В этом мире если ты погладишь собаку, она укусит тебя. Ну или хотя бы зарычит.
– Ага, – задумчиво согласился Вогт. – Ты тоже.
Наёмница стиснула зубы.
– Мы пришли сюда за картой.
– Да, – Вогт в последний раз погладил дерево. – Идем.
Торговка пренебрежительно осмотрела их единственным глазом (второй был украшен синяком и безнадежно заплыл). Перед ней, разложенный прямо на земле, красовался ее товар: какие-то тряпки, битая посуда, потрепанная обувь – несомненно, раньше эта обувка принадлежала кому-то другому, кого сейчас и в живых нет.
– У вас есть карта? – вежливо спросил Вогт и на всякий случай пояснил: – Мира. Нам нужна карта мира.
– Валите отсюда, – ответила торговка.
– Это значит – нет? – уточнил Вогт.
– Валите отсюда, – повторила торговка.
– Это значит – нет? – спросил Вогт у Наёмницы.
– Это значит, что ты недоумок, – объяснила Наёмница, уводя его за руку.
– Нет, – убежденно возразил Вогт. – Если бы она хотела сказать, что я недоумок, она так бы и сказала, а она сказала – валите отсюда.
Они побродили еще немного. С остальными продавцами им повезло не больше – ни карты, ни элементарной вежливости. Вогт уже начал обиженно раздувать щеки, когда его отвлек громогласный вопль:
