– А схема? – спросил Игорь, покусывая ноготь. – Что на схеме?..
– Поворот вправо по дуге длиной одиннадцать метров, тормозной путь – шесть с половиной метров до наезда. Так под колеса не бросаются…
– Н-да, – сказал Игорь и отошел к окну; к тому самому, в которое он смотрел месяц назад, когда Славик садился в машину отца. – Н-да…
Вошел следователь и с улыбкой кивнул адвокату. – Ну что, все в порядке? Протестов писать не будем? – Он улыбнулся и Игорю. – Вы обвинительное заключение прочитали? Свое мнение написали?
– Написал, что не согласен, – сказал Игорь и отвернулся. Его поразило, с какой обыденностью и легкостью решается его судьба. "Это не следователь, а шельмец какой-то, – думал он, глядя на расторопного мужчину в звании капитана. – Раз-два и готово. Свидетели, показания, обвинение… Ну ничего, еще не вечер. Впереди суд, и там разберутся…"
– Ну и отлично, – следователь взял со стола картонную папку с фиолетовым номером на обложке, полистал ее, удовлетворенно кивнул и сунул в стол. – Дня через три дело будет в суде. Звоните в канцелярию, узнавайте. Яков Ефимович остался в комнате, а Фирсов вышел. "Чепуха какая-то, – думал он, прохаживаясь вдоль серого здания милиции и поглядывая на выстроенные в ряд "Волги" и "козелки" с мигалками на крыше. В одной машине хохотали три милиционера и парень в штатском. Через приоткрытое окошко до Игоря доносилось слова: "Я ей говорю – куда же вы, гражданочка? А кто будет пол мыть? Вот и трусики ваши. Ха-ха-ха!" И адвокат какой-то мямля – другой бы написал протест прокурору и отправил дело на доследование. Чушь, собачья чушь…"
Яков Ефимович сбежал по ступенькам, нашел глазами Игоря и мотнул головой в сторону троллейбусной остановки. ''Идемте. – Он переложил портфель в другую руку и взял Игоря под локоть. – Поговорить надо…"
Разговор вышел туманный, с множеством недомолвок и оговорок, и Фирсов понял одно – вину Мохова теперь не доказать, и вся надежда только на суд, где у Якова Ефимовича есть старинный приятель, который при известных обстоятельствах, возможно, возьмется помочь ему смягчить приговор до минимального.
– Это сколько? – спросил Фирсов.
– Год-полтора, – негромко сказал Яков Ефимович.
Они уже сидели на пустой скамейке, и адвокат беспрестанно барабанил пальцами по портфелю.
– А сколько мне добавят, если на суде я двину Мохову в ухо? – Фирсов старался говорить небрежно.
– Ну что вы, ей богу, как мальчишка, – досадливо поморщился Яков Ефимович. – Запомните: никогда не следует сердить суд и следствие. Вы же солидный человек, к чему это ребячество…
– Ну все-таки?.. – весело настаивал Игорь. – Должен же я получить сатисфакцию…
– Оставьте эту дурь, – махнул рукой адвокат. – Если бы мне не рекомендовали вашего тестя как человека порядочнейшего и надежного… К чему вам эти жесты? Получите условно – стройки народного хозяйства. Будете жить в общежитии, на выходные приезжать домой… Там, глядишь, какая-нибудь амнистия подоспеет, сбросят треть от оставшегося…
Разговор напоминал Фирсову необременительную игру в шахматы или карты, где проигрыш невелик, и главное – не подать виду, что ты им огорчаешься.
– А что, оправдать меня нельзя?
– Ну что вы – исключено. Оправдательные приговоры у нас не выносятся. Может быть, раз в сто лет один и случается… К тому же криминал в ваших действиях налицо: автомобилем управляли вы и наезд совершили тоже вы. Вы же в этом сами признались. А что до помехи со стороны пассажира – Мохов в нашем случае де-юре владелец машины, но де-факто пассажир, – то помеха с его стороны не подтверждена в ходе следствия…
