Она рисовала свою картину.
Тихо, насколько могу, приоткрываю дверь и просачиваюсь внутрь; Варя не слышит ничего вокруг, погружённая в работу, и я чувствую злость, потому начинаю завидовать: у меня среди всех качеств отсутствовало не только терпение, но и усидчивость. Всё, чем я мог заниматься длительное время – это бухать в каком-нибудь клубе – и лучше всего без компании. Подхожу ближе и становлюсь точно за спиной девушки; она сейчас такая расслабленная, открытая и спокойная, что я просто стою, как дебил, и наблюдаю за её работой. Я вижу, как бьётся жилка на её вытянутой шее – ровно и спокойно – и подавляю желание вытянуть руку и провести по ней кончиками пальцев. Внезапно чувствую её запах, который не слышал раньше – тонкий и нежный, цветочный – но это точно были не духи. Это был её личный запах – запах пионов – который мешал нормально думать.
Пока она рисовала, не замечая ничего вокруг, я слушал тишину и вдыхал её аромат и понимал, что успокаиваюсь; во мне затухали злость и раздражение, и не было желания орать или ломать мебель. Сам не замечаю, как наклоняюсь ближе, практически уткнувшись лицом в её волосы, и это было ошибкой. Видимо, почувствовав моё дыхание на своей макушке, девчонка оборачивается и испуганно отпрыгивает в угол. Я вижу неподдельный страх в её глазах – наверно думает «Что этот придурок задумал теперь?» – и моя злость снова возвращается. Я зол постоянно – по разным причинам – и мне не принципиально, кто станет её получателем.
– Тебя не учили стучаться? – недовольно рычит, но я вижу, что ей страшно.
– Я у себя дома, – роняю с ленивой усмешкой. – И могу ходить там, где захочу.
– Не всё можно оправдать своей территорией. Как насчёт личного пространства? Или тебя не учили правилам поведения?
Хмыкаю. Она просто не знает, что моим родителям в основном не было никакого дела до того, что я умею или нет – они были заняты собой.
– Я вижу, что наша последняя беседа тебя ничему не научила. – Варя замирает, и я вижу, что она на самом деле помнит, но упрямится. – И на будущее запомни: делать то, что меня просят не делать – квинтэссенция[2] моей жизни, детка.
Она дёргается, услышав своё прозвище, и я замечаю румянец на её щеках; подхожу чуть ближе, потому что, как бы она ни храбрилась, я знаю, что она боится, а мне нравится чувствовать свою власть над ней. Провожу указательным пальцем вдоль её щеки, а Варя вжимается в угол на максимально возможную глубину, и на её лице остаются только глаза.
Ухмыляюсь и выхожу из комнаты: думаю, теперь она поняла, куда попала.
За моей спиной громко хлопает дверь и щёлкает замок; качаю головой, потому что у меня есть ключи от её комнаты, и если я захочу к ней попасть – дверь меня не остановит. Перед тем, как снова вернуться в свою комнату, заворачиваю в кухню; в столовой сидит мать в компании Виктора – своего троюродного брата – и я тут же озираюсь в поисках Эвелины, но её, к счастью, не вижу.
– Привет, племянник! – замечает меня дядя и дружелюбно улыбается. – Как дела? Уже получил своего первого аккомоданта?
Морщусь. Об этом в наших кругах говорить не любят, но иногда с аккомодантами обращаются довольно жестоко – в тысячу раз хуже, чем я с Варей. Лично я даже думать не хочу о том, как не повезло девушке, которая попала в семью Клима – этот не будет церемониться, ибо наглухо отбитый.
Надеюсь, ему попадётся девочка со стальным стержнем вместо сердца.
