– Да ладно, не оправдывайся, – успокоила его Наташа и стала складывать в сумочку все свои бумаги.
– Надо экзаменационный лист в приемную комиссию сдать, – вдруг вспомнила она, – сходишь со мной?
– Нет уж, – добродушно сказал Олег и кивнул головой, – ты теперь без пяти минут студентка, привыкай сама.
– Ладно, буду привыкать, – согласилась Наташа, – жди меня здесь.
Она подпрыгнула на месте, взмахнула руками и почти побежала по коридору, звонко цокая каблучками.
Скоро из аудитории вышла и Олеся. Она отыскала глазами Олега и виновато улыбнулась. Он подошел ближе. Девушки уже терзали ее экзаменационный листок.
– Ну как же, – возмущалась больше всех Вика, которой и самой фортуна не улыбнулась, – «тройку» влепили! – Ты такая красивая, а они тебе «тройку»!..
Олесе стало неудобно от ее слов, и она опустила голову.
– Не все, к сожалению, в нашем мире решает красота, – вмешался Олег, взял Олесю за руку и отвел в сторону.
Она послушно пошла за ним.
– Что мне теперь делать? – почти прошептала Олеся.
Олег прочел в ее широко распахнутых глазах мучительную безысходность. Ей хотелось заплакать, но она мужественно держалась. Он готов был успокоить ее, спрятав в своих крепких объятиях, чтобы она поскорее забыла об этих проклятых экзаменах. Но кругом были люди, и он еле сдерживал себя. Да и как бы сама Олеся восприняла его неожиданный душевный порыв? Он лихорадочно думал, что ей ответить, что предпринять, чтобы успокоить ее, хотя и понимал, что сделать это практически невозможно. А тут еще внезапно нахлынувшее чувство сострадания мешало мыслям войти в нужное русло.
– Знаешь что, – наконец нашелся он, – давай я узнаю все в приемной комиссии, ты отдохнешь, а потом мы с тобой встретимся, – он мельком взглянул на часы, – часа в два у центрального входа. Сможешь?
Олеся кивнула.
– И на пляж можем съездить. Ты только не расстраивайся.
Она попыталась улыбнуться, но от этого выражение лица ее стало еще печальнее.
– Тебя проводить?
– Нет, спасибо, Олег, не надо. Ты Наташу дождись, ты ведь с ней пришел, а я не потеряюсь.
Она нехотя повесила сумочку на плечо и, не оглядываясь, медленно пошла к выходу.
Время тянулось невыносимо медленно, испытывая терпение Олега. Еще не было и двенадцати, а он уже сидел на скамейке перед центральным входом в институт, спрятанный от жары огромным молчаливым кленом. Крутил головой из стороны в сторону, слушал разогретый недвижимый воздух и размышлял, что он будет говорить Олесе, ведь в приемной комиссии ему ничего конкретного не сказали, но, однако же, и не отбрили коротким, лаконичным «нет».
Беспокойство в нем нарастало: он резко вставал со скамейки, ходил то засовывая руки в карманы, то, как приговоренный к вечным мукам арестант, складывая их за спиной; на часы старался не смотреть, но рука, опережая его желание, руководимая теперь неподвластным ему подсознанием, то и дело подносила циферблат часов к глазам, и он впивался в него, силясь ускорить ход замерших на одном месте стрелок; отрываясь от часов, нервно запрокидывал голову, вглядываясь до рези в глазах в бездонную голубизну неба, у которого была одна забота – вовремя сменять день ночью да томить впечатлительные души пиитов, изматывающих себя вечным поиском решения неразрешимого.
Внезапно возникшее на небосводе легкое облачко прикрыло солнце, и оно резко очертило свой правильный контур. Сила света уменьшилась, и на землю опустилась серая тень.
