Привокзальная площадь гудела как пчелиный улей. Приходили и уходили поезда, протяжным львиным рыком оглашая очередную пяти-десятиминутную остановку, для приема раскрытыми черными пастями купе новой потной массы тел, покидающих без сожаления на целый месяц, на время отпуска пыльный загазованный город, чтобы потом, по приезде, со спокойным лицом, стиснув зубы терпеть давку и беспардонные тычки по самым чувствительным местам более нервных невольных соседей, обозленных селедочной наполненностью салона автобуса или троллейбуса; милостиво переносить придирки и меркантильные замечания начальника; глотать невкусные, но дорогие лекарства, сетуя на магнитные бури и повсеместную загаженность окружающей среды.
Но теперь, когда легкие уже почти ощущали упоительную морскую свежесть, никто из счастливчиков не обращал внимания на нестерпимую нагретость воздуха, и потому взмокшие, пестрые, широкие и узкие спины быстро исчезали в темноте тамбура, словно боялись внезапного отхода поезда или сумочно-чемоданного затора.
С шумной привокзальной площади, с трудом пробившись сквозь толпу провожающих, отъезжающих, из-за тяжести и объемности поклажи не имеющих возможности варьировать движение и потому прущих напролом, они, держась за руки, по гулким железным ступеням взобрались на мост. Впереди, над бледно-зеленой листвой тополей и дубов, витая невесомым голубым пятном с серебристыми блестками волн, словно огромное облако, опустившееся на верхушки высоченных от постоянного избытка влаги великанов-деревьев, виднелся пляж.
Наверху ветер был чуть прохладнее и сильнее. Олеся одной рукой придерживала набегающие на лицо волосы, а другой крепко сжимала руку Олега.
Внизу грохотал локомотив, загоняя сцепку вагонов в тупик. Пахло смолой, углем и ржавчиной. Отутюженные многотонными колесами рельсы отражали прямой солнечный свет, ослепительно сияя бесконечными серебряными жилами.
Через несколько минут они спустились с другой стороны моста у длинного кирпичного забора и ступили на узкую, с редкими травинками в трещинах асфальта тропинку, ведущую на пляж. Посыпанная крупным речным песком, местами чернеющая пятнами густого мазута, тропинка оказалась в тени, скрытая от солнечного пекла высоким забором. Захотелось замедлить шаги, чтобы отхлынула от разморенного тела сонная усталость. Густые оскари, свесившись через забор, как через перила, старались дотянуться до ее головы, заглянуть в лицо бесконечным множеством зеленых глаз и коснуться ее кожи. Где-то сзади уже тише забормотал тарабарщиной репродуктор над дверью вокзала, потянулся вслед уходящему поезду звонким эхом, и стало слышнее шуршание острых песчинок под туфлями.
Две тени, широкоплечая, чуть сутуловатая и безупречно стройная легли на широкую асфальтированную дорожку, постоянно сокрытую шатром листвы; скользнул мимо свежий ветерок с пляжа, и потревоженные листочки дружно захлопали в ладоши, удивляясь, наверное, природной несовместимости вплывших под шатер теней.
Впереди замаячил маленький, похожий на избушку на курьих ножках домик лодочной станции с красным спасательным кругом на дощатой крыше. Стали слышны глухие шлепки по волейбольному мячу, заливистый смех детей и громкое буханье о воду погрузневших за долгое зимнее сидение тел.
Тень листвы неожиданно кончилась, и остывшие тела сразу же обожгло кипятком воздуха.
