Мама тяжело вздохнула, а я, напротив, затаила дыхание, боясь, чтобы она не замолчала.
— Прости, Мышь, я столько лет старалась об этом забыть. Откажись я тогда, сейчас все было бы совершенно по-другому.
Я взяла маму за руку. Видела, что ей сложно говорить дальше. Еще не знала, о чем она расскажет, но уже понимала — в той квартире случилось что-то страшное.
— Из девушек были мы с Катей, а парней трое. Сначала все было хорошо, мы разговаривали. Я пила сок, а потом мне стало плохо. Перед глазами все поплыло, и Катя отвела меня в спальню и уложила на кровать. А потом… Они надругались надо мной, по очереди. Я помню ту ночь как сквозь пелену, и, наверное, только это и стало моим спасением.
Я слушала это все и чувствовала, как меня накрывает ужас. Даже тошнота подкатила. Я избегала смотреть на маму, поэтому просто рассматривала узоры на ковре.
— Что было дальше? — в горле у меня пересохло, и голос охрип.
— Я рассказала обо всем родителям, написала заявление в милицию. Началось следствие. Квартира, где это произошло, принадлежала одному из парней. Его отец оказался очень влиятельным чиновником. Он предложил деньги моим родителям, если я заберу заявление. Много денег, — последнюю фразу мама произнесла настолько обреченно, что у меня сжалось все внутри.
— Они согласились? Ты поэтому прекратила с ними общаться?
— Да, я забрала заявление. Мое дело вел следователь, он оказался хорошим, порядочным человеком. По-настоящему сочувствовал мне, уговаривал не забирать заявление, а дать ход делу. Предлагал помощь. А когда дело окончательно закрыли, звонил и поддерживал.
Я потрясенно переваривала услышанное. Как родители могли так поступить со своим ребенком? Это же настоящее предательство! Но оказалось, это еще не все, и у кошмара восемнадцатилетней давности было продолжение.
— Леша предложил встретиться, я была так подавлена и разбита, что его поддержка стала настоящим спасением. Мы начали видеться, он ухаживал за мной. Для меня наше общение было как бальзам для больной души. Но затем я узнала, что беременна…
— Значит, — подняла я голову, образ мамы из-за слез стал совсем расплывчатым, — значит, мой отец — один из тех трех подонков?
Мама кивнула, избегая смотреть мне в глаза.
— Я сказала Леше, что мы не можем дальше встречаться. А он… Ты знаешь, он обрадовался. Оказалось, что он не может иметь детей, потому что в детстве перенес инфекцию, а мой ребенок для него только мой и ничей больше. Я не стала никому о тебе говорить, мы поженились и переехали сюда. Здесь жили Лешины родители, городок маленький, никому до нас не было дела. А потом родилась ты, — мама слабо улыбнулась.
Теперь все встало на свои места. И бабушкин взгляд, полный ненависти. И даже то, почему мама с родителями не поддерживает никаких отношений. А как иначе, если они фактически продали ее, взяв за откуп большую сумму денег и уговорив маму забрать заявление из милиции?
На следующий день мы узнали, что нам объявлена война. По городу поползли грязные слухи. Мамина свекровь всерьез вознамерилась выгнать нас на улицу. Она часто приходила к нам домой, кричала моей матери, что ничего своего у нее нет, обзывала грязными словами и требовала убираться вон.
Нас начали сторониться люди, с которыми мы прожили рядом все эти годы. Я не понимала, почему, чем мы все это заслужили, но приходилось признать: смерть отца изменила все, всю мою привычную жизнь. Друзья, школа, занятия вокалом — все осталось в прошлом. Сама не знаю, как я закончила десятый класс, и тогда мама сказала, что мы уезжаем.
