Я не только обратил внимание на завсегдатаев, но наконец-то рассмотрел незаурядную обстановку.
Для начала меня покорили ароматы, которые с первых минут настраивали на особый лад: в кофейне пахло свежемолотой арабикой, а ещё сушёными травами и чернилами, но стоило сделать несколько шагов в сторону стойки, как запах сменялся на аромат индийских благовоний, полыни и ладана. Но это было не всё: что-то носилось в воздухе, что-то тревожное, призрачное, как дыхание неразгаданного сна, как не конца прикрытая дверь в иной мир.
Я вглядывался в стены, дышащие стариной, словно кофейня находилась не в доме, построенном менее ста лет назад, а в срубленном старинном тереме, и под пентаграммы проступали под моим внимательным взглядом и загорались золотистыми искорками. А едва я отводил глаза в сторону, как стены снова становились тусклыми.
За стойкой между современной крутой кофемашиной и кофемолкой с холодильником с прозрачной дверцей висела гроздь амулетов, свисающих на тонких серебряных цепочках и просто грубых кожаных шнурках. Официанты использовали амулеты также, как и всё другое кухонное оборудование, привычно шепча заклинание, без которого взять амулет мог только сам Сушёный. Иногда сам хозяин «китов» принимался за дело, и тогда в кофейне наступала пугающая тишина, посетили внезапно замолкали, только постукивала о плитку медная старая турка, да потрескивал огонь. Сушёный не признавал технику, а турка, в свою очередь, признавала за хозяина только его, впрочем, в этом не отличаясь от всех остальных.
Злые языки с опаской шептали по углам, что это одуряющий аромат кофе сковывает сердца и заставляет замолкнуть уста, в то время как пар медленно поднимается над туркой, и в нём проступают лица тех, кто посмел задумать недоброе.
В глубине кофейни стояли несколько столов из красного дерева, за которые никто не спешил присаживаться. Один из столов мог избавить от мрачных мыслей, другой изменял вкусовые пристрастия, третий превращал случайно просыпанный сахар в нежные лепестки лотоса и вытворял Боги знают что ещё, желающих проверить не находилось. Клиенты «китов» прекрасно знали, что всё в мире, а уж в этом месте точно, имеет свою цену, и цену немалую.
Посетители предпочитали обычные столы, которые на первый взгляд не фонили магией, и вроде бы опасности не представляли.
Вечерами кофейня освещалась многочисленными свечами, а на потолке тускло светились светлячки. Порой они устраивали целые представления, сновали по кругу в строго заданном порядке, словно пытаясь упорядочить магию, которая так и плескалась в «китах», подчиняя себе любую невольную мысль.
«Киты» отличаются от обычных кофеен также, как роскошные дворцы арабских шейхов от шалаша племени Тумбо-Юмбо. Но самое удивительное в заведении – его хозяин.
Сушёный – долговязый мужчина неопределённого возраста. Я бы принял его за молодого человека двадцати пяти лет от роду, если бы не цепкий взгляд видавшего виды «волка». По мудрости, плескавшейся в глазах, ему не меньше пятидесяти пяти – шестидесяти лет. На вытянутом лице с высокими скулами и крючкообразным носом выделялись большие глаза цвета мокрого янтаря, которые бы прекрасно подошли к образу хорошенькой ведьмочки.
Назвать же хорошеньким Сушёного язык бы не повернулся ни у кого, но лицо хозяина «китов» поражало своим колоритом и моментально притягивало взгляды. Огромные нависшие брови невероятно подвижны, тонкие губы сливались в одну жесткую черту и почти никогда не улыбались. Как вишенка на торте, под левым глазом у Сушёного находилось странное родимое пятно, которое я долго принимал за старый шрам.
