Спустя пять минут и десятка выданных на «бис» фирменных вздохов, Диана триумфально удалилась, словно царица, на время спустившаяся с пьедестала к недостойным подданным, оставив нас с мамой за столом, заставленным чашками с ароматным чаем, вазочкой с конфетами и множеством мелких бутербродов на большом блюде. Выглядело аппетитно.
– Царство Небесное, – хозяйка высоко подняла чашку с чаем и мои недооформленные подозрения переросли в горькую уверенность.
Чтобы расставить все точки над «и», я тоже поднял чашку, словно рюмку с водкой на поминках, и мрачно подытожил:
– Все там будем. Пусть земля Степану будет пухом. Упокой, Господь, его душу.
Хоть какая-то польза от того, что бабушка таскала меня в детстве по подружкам. Там наслушался светских фраз, которые теперь в нужный момент выскакивали. Тем не менее я рисковал. Если Степан жив-здоров, меня прогонят из этой милой гостиной поганой метлой.
Но пока магическое чутьё меня ни разу не подводило. Я знал, что Степана больше нет среди живых. Знал с того момента, как Сушёный протянул мне бумажку с адресом и телефоном. Как и бабушка, которая уверяла, что с визитом к Степану можно уже не торопиться. Этот след давно остыл.
Осторожное знание, которое я так гнал от себя эти дни, превратилось в твердую уверенность, когда на лестничной клетке ко мне обратилась Марфа Захаровна. Эта уверенность накрыла меня могильной плитой, когда кумушка со вкусом произнесла: «Царство небесное».
И всё же интересно. Моя разумная часть всё равно сомневалась, свысока посматривая на «эту вашу магию».
– Да, дорогой… Как вас величать? – спохватилась соседка Степана.
Я чуть было по привычке не представился Николаем, но вовремя сообразил, как это глупо, и сдержанно ответил:
– Сергей.
– Серёженька! Горе-то какое. Степан Владленович душевный был человек, редкой доброты и отзывчивости.
На пороге гостиной появилась Диана. Я заметил тонкую презрительную улыбку, скользнувшую по её губам.
– Мам!
– Да?
– Я на улицу.
– Так поздно?
– Ну мам, ничё не поздно! Лето же.
– Чтобы через час была дома.
По лицу Дианы я понял, что через час она будет безудержно тусить вдали от строгой мамаши. Это также верно, как и то, что по возвращении дочку будет ждать грандиозный скандал, и она это прекрасно знает.
Тяжёлые вздохи относились не к «рабскому труду», а к строгим ограничениям. Дочь возражать не стала, чтобы не тратить время на бесполезные препирательства, кивнула и хлопнула входной дверью.
– О чём это мы, – рассеянно отозвалась Марфа Захаровна. – Ах да. Когда Фёдор-то из Питера прибудет? Вам ключи от квартиры в полиции вряд ли отдадут. Впрочем, если есть доверенность…
– Да вот нет доверенности, – я принял сокрушённый вид. – Дело в том, что я прилетел из другого города, в командировке был, а с Фёдором мы так и не пересеклись.
– А вы разве не его юрист?
– Юрист, – твёрдо ответил я не терпящим возражений тоном. – Но в данном случае нужна особая доверенность.
– Ох, горюшко.
– А почему квартира не опечатана?
У кумушки загорелись глаза:
– Была опечатана! Да мальчишки бумажку сорвали. Я уж в полицию-то позвонила, завтра с утра обещали прибыть. И вы приходите, потолкуете с ними. Может, чего предложите, чтоб в квартиру попасть. Ну знаете, то, сё.
– Как бы они не подумали, что я сорвал.
– А какие доказательства? – Марфа Захаровна перешла на шёпот. – Камеры-то висят, да уж месяц не работают. Я бы этой управляющей компании… Такие ведь деньжищи…
