Желтоглазый вырвал из моих трясущихся рук газету, ещё пачкающую пальцы типографской краской, и понёс показывать хозяину. Тот продолжал разговаривать с кем-то вполголоса и только отмахнулся. В это время к дому неспешно подкатила самоходная карета. Я стояла у окна, поэтому увидела её раньше всех. Волк узнал о карете только в тот момент, когда гвардейцы, выскакивая из самоходки, стали громко хлопать дверьми.
Убийца, почуяв опасность, стал двигаться иначе. Движения его стали плавными и вроде даже замедлились. Он встряхнул кистью и в его пальцах сам собой оказался короткий метательный нож. Я снова не успела увидеть, откуда он его достал – из воздуха что ли?
– Волк, не связывайся, – негромко сказал князь Алишер, поднимаясь с кресла. – Это за ней. Мы уходим.
В дверь требовательно постучали. Я растерянно смотрела на то, как спокойно и без суеты выходят через заднюю дверь князь Алишер и его слуга. Напоследок, князь обернулся и посоветовал мне остаться немой, если я действительно хочу жить. А следом за ним вышел его подельник, я успела заметить, как он выхватил из корзины для дров мою сумку.
Я рванулась следом, но дверь уже захлопнулась. А другую – со стороны улицы – вынесли плечом.
– Именем короля, стоять на месте! Руки вверх, чтоб я видел!
Приказы «именем короля» держали ничуть не хуже, чем приказы самого короля.
Я натянула красный платок на переносицу и медленно развернулась на пятке, поднимая ладони над головой. Кожа под браслетом больше не зудела, он остыл и стал холодным и тяжёлым, как обычно.
* * *
Белый Дворец Акато-Риору был построен сотни лет назад основателями Тысячелетней династии, которые больше заботились о его оборонительных качествах, чем о роскоши внутреннего убранства. Облицованный белым камнем и белоснежной штукатуркой снаружи, напоминающий грациозную белую птицу, внутри он производил впечатление аскетичной военной крепости. Опорные сваи из темного дерева ярко контрастировали с выбеленными стенами. Впоследствии самые большие залы и коридоры были забраны деревянными панелями с резными узорами. Но все же Белый дворец не терпел в себе никакую чрезмерную роскошь. Как истинный воин, он стоически относился к тому, что глупые дети из лучших побуждений пытаются раскрасить его боевые доспехи, но носить их рисунки подолгу не желал. Искусные фрески, которыми пытались украсить строгую белую штукатурку при прошлом правителе, ныне пребывали в плачевном состоянии. Лица прекрасных женщин покрылись страшными шрамами, а оперение чудесных птиц поблекло и местами посыпалось.
Король Эриен всегда кривился, когда проходил через Расписную комнату. Из уважения к отцу он не мог приказать уничтожить жалкие остатки знаменитой Расписной комнаты, поглазеть на которую мечтает каждый гость Белого Дворца. Эсстель же, не питая такого почтения к наследству деда, клялась, что самым первым её приказом после коронации будет капитальный ремонт Расписной комнаты. «Какой смысл показывать людям утраченную красоту? Это то же самое, что нарядить наследницу Тысячелетней династии в рванье и в таком виде представить послам», – говорила она. Правда, перед тем, как заговорить об этом, Эсстель всегда оглядывалась, чтобы убедиться, что ее не слышит ни отец, ни те, кто могут ему донести. Слишком свежа была память о немыслимых суммах, которые потребовались на оплату художников и закрепляющих фреску зелий – и ещё на пару десятилетий почти бессмысленного ежесезонного ремонта.
