– Честно говоря, я и сам не все понимаю. Но там, где не хватает понимания, помогает вера.
– Вы верующий?!
– Конечно.
– А я нет. Уже нет. Не могу любить и верить в такого бога. Если он поступает так, то он – злой, жестокий старик.
– А я разве говорил, что Бог добрый?
– А как же иначе? Он ведь самый умный – значит самый добрый. Ведь ум – он в доброте, в прощении, в сострадании. Вы ведь так нас учите?
– Я этого не говорил. По крайней мере, по отношении к Богу. Я говорил это о людях.
– Я не могу понять. Как же может быть иначе?
– Так как есть. Бог – не человек. У него вечность, следовательно, ему не до нас.
– И как Вы можете такое говорить, – девушка даже поднялась со скамеечки, – ведь Вы сказали, что верите.
– Оксана, когда ты падаешь, тебе больно?
– Да. Но…
– Сила тяжести не исчезает.
– Так это сила тяжести.
– Она умная?
– Кто?
– Сила тяжести, ведь мы о ней говорим.
– Странный вопрос. Это же стихия. Она не может быть умной или глупой.
– Вот и разгадка, вот и ответ…
– Ответ. Вы хотите…
– Нет. Не хочу. Пойдем, Оксана. КАА, помоги забрать Игоря, – они поднялись со скамеечки, и зашли за оградку.
Мужик решил идти за ними, он был почти уверен, что они знают, где выход. Но они не спешили уходить. Они стояли молча, и каждый смотрел куда-то. Вдруг тот, кого называли учителем, снял с себя белый шарф, сделал шаг вперед и накинул его на крест, и даже перекрестился, как показалось мужику. А потом девчонка, а потом еще, еще, еще…. Все. Даже музыкант, не найдя ничего достойного в карманах, распустил струну с гитары, несколькими движениями превратил ее в тень цветка и оставил на деревянном кресте.
Мощный порыв ветра коснулся этого печального места. Колыхнул предметы, поднял фонтанчики из листьев и забросал всех, а потом вцепился в туман и начал рвать его, мелко-мелко, в клочья. Потом все затихло, замерло и что-то огромное, с прозрачным стоном ушло отсюда. Вверх.
Молодежь ушла.
Он сделал за ними пару шагов. Но идущие впереди, остановились и снова пришлось отступать и прятаться за дерево. Теперь, когда туман рассеялся, они были не нужны ему, он и без них мог бы уйти. Просто не хотелось ему им показываться. Он стоял за деревом и смотрел на них. Тот, который стоял на коленях, на могиле, его теперь бережно вели под руки. В какой-то момент мужику приоткрылось лицо этого мальчика. Он был поражен. Никогда ему не приходилось видеть такого лица…
Нет, не боль отразилась на его лице. Не так это было. Он сочился болью, как сжатый в руке плод сочиться соком. Тело мальчика держалось вертикально только потому, что рядом была девушка и тот, кого она называла учителем…
Наконец они скрылись за могилами. Без них мужику даже стало легче дышать. Он остался один. Ему было плохо. Его поташнивало. Он похлопал себя по карманам, потом чертыхнулся. Сигарет не было, можно было и не искать. Шатаясь, от неизвестно откуда взявшейся слабости, мужик присел на скамеечку, на которой сидели совсем недавно учитель и девчонка. Ему было холодно, руки дрожали. Во рту стояла было кисло-горько. Он понимал, что сейчас он плохой ходок, что ему надо передохнуть, отдышаться. Что-то двинулось к нему, от неожиданности он чуть не упал со скамейки, но оказалось, что по земле стелиться дымок. Мужик, опираясь на скамейку, попытался оглянуться и увидел, что дымится на земле окурок. Воровато оглянувшись, никогда не приходилось ему подбираться окурки, его коробило от этого, но сейчас и здесь, это было как чудо. Пальцами, которые ничего не чувствовали от холода, только с третьей попытки он смог поднять сигарету и сделать с облегчением пару глубоких затяжек. Ему стало легче. Ему стало почти хорошо…
