«Знал ведь все это из деревенских новостей, – корил себя Володька, – а не удержал язык за зубами – задел ее за живое».
– Да ты не хмурься, – даже не глядя на него, тихо заметила Маша. – Спросил, ну и ладно. Хуже было бы для меня, если бы умолчал. А раз спрашиваешь, значит – интерес есть, сочуствие. Все лучше безразличия. Но что было, Володя, то прошло. Видно, судьба у меня такая – одной поднимать сына.
Володьку тронула ее откровенность, и он, волнуясь, произнес:
– Одну тебя я теперь не оставлю. Чем смогу – всегда помогу. И этого огольца. – Он с теплотой взглянул на племянника. – Держать в поле зрения буду.
– Спасибо, Володя, на добром слове, но любые заботы ему отца не заменят. Ты уж не обижайся.
– Да какая обида? Все верно. – Он хотел сказать ей про метания брата, но решил повременить. Торопиться в таких делах, да еще и не в своих личных, неблагодарное дело.
1
От зноя и ходьбы внаклон стала побаливать голова, и Дарья окликнула Аксинью, ползавшую на четвереньках в густой траве.
– Хватит трудить спину – пойдем домой. Все ягоды все равно не соберешь.
Та с трудом разогнулась, положив на поясницу руки, и встала.
– Ведерко бы надо добрать, а то больше не придется – покос на носу, да спина окостенела…
Они вышли на дорогу и двинулись к деревне обочиной. По старому проселку прошел весной тяжелый трактор с прицепами и сломал его.
– Вот тоже олух какой-то. Не мог сбоку проехать, исковеркал дорогу. Ее небось еще наши деды проторили в леса. Сколь помню – она всегда здесь была, – высказалась Аксинья.
– Техникой сейчас все поразбили, – согласилась Дарья. – В деревне не продохнешь, как машина какая промчится. Раньше-то такой пыли не было и в бурю. Везде трава-мурава зеленела…
Сзади загромыхали колеса телеги – женщин догонял на ходке Дровенюк.
– Здорово, ягодники! – Он придержал лошадь. – Набрали хоть что-нибудь?
– Здравствуй, Петр Иванович. По полведерка есть. Зеленой еще много.
– Ясно. Подвезти?
– Дойдем. Ты лучше скажи нам, Петр Иванович, когда покос зачинать? Можем мы потихоньку косить себе или нет?
Дровенюк помотал головой:
– Начальство не разрешает. Пока общий покос не закончим – никакой личной косьбы.
– Когда закончат да разрешат, трава сочность потеряет – литовкой не возьмешь, – наседала на управляющего Аксинья. – Да и косить придется по лесным закоулочкам – луга-то все тракторами выметут.
Дровенюк не нашелся что ответить на столь неоспоримый факт, и, хватаясь за вожжи, кинул через плечо:
– Погодим – увидим! – Хлестанув жеребца поводьями и взметнув пыль в лица женщинам, он лихо покатил дальше.
– Нам, подруга, высокого начальства бояться нечего, – хорохорилась Аксинья, – оно далеко. Начнем потихоньку да помаленьку по тальниковым лужайкам добрую траву сшибать.
Дарья всю жизнь воздерживалась перечить начальству. Покорность руководству, пожалуй, передалась ей с молоком матери, тянувшей колхозную лямку еще в послевоенное время, и потому она предостерегла Аксинью:
– Заловят, позора не оберемся.
– Заловят – не заловят, что гадать. У тебя вон сыновья есть – помогут, если что, с покосом, а нам с дедом выхода нет. Сама знаешь, сколько надо копен поставить, чтобы прокормить корову до весны. Надо будет не меньше месяца упираться, это, посчитай, с их запретами, на сентябрь вылезет, трава станет, что та солома, и огородная уборка подопрет под зад. Неужели и нас, старух, накажут за какую-то траву?..
