Иначе и быть не может; но иным это представляется как бы некоторою несдержанностью; высказывается мнение, что перед незакрытою еще могилой не время говорить о значении прошлого царствования… Не время говорить! Но возможно ли тут молчание?.. Правда, для фарисеев были острым ножом клики «Осанна» даже при торжественном входе Христа в Иерусалим, они тоже хотели заменить их молчанием, – но им было отвечено, что если народ умолкнет, то камни возопиют.
Значение только что минувшего царствования – сколь ни было оно кратковременно, продлившись всего 13 лет и 7 месяцев и 20 дней, – столь ясно и твердо определилось, что общая историческая оценка его измениться уже не может: оно само говорит за себя уже одними принесенными им плодами, помимо посеянных и добрых семян для будущего. Некоторое понятие о значении этого царствования может дать уже одно сопоставление того положения, в каком находилась Россия в тот момент, когда Почивший Монарх принял в Свои руки Царский скипетр с тем положением, в каком передал Он ее Своему Сыну, восшедшему ныне на прародительский престол, Государю Императору Николаю Александровичу.
Россия 1 марта 1881 года и Россия 20 октября 1894 года: сколь близки они одна к другой во времени, но какая неизмеримая между ими разница!
В момент перехода скипетра из рук Императора Александра II в руки почившего ныне Императора Александра III никто, ни вне, ни внутри, не считал положение России твердым и прочным в каком бы то ни было отношении: она являлась как бы больным, расслабленным колоссом. И она действительно болела тяжкой болезнью, парализовавшею весь ее организм, все ее силы. Она жила, но жила жизнью как бы обезматоченного улья, в котором все идет врознь, в котором все – добыча всяческой тли, всяческих паразитов, всяких воров, и внешних, и внутренних.
Это не было виной убитого 1 марта 1881 года Царя-Освободителя, родителя покойного Государя, – это было прямым результатом рокового хода истории и заключительным актом того преклонения перед всем идущим с европейского запада, которое непременно требовало перенесения оттуда и водворения на русской почве всего признаваемого там обязательным. В силу этого преклонения, длившегося в течение не одного, а целого ряда царствований, с каждым шагом все более слабла у нас долженствующая быть неразрывною связь между правительственною мыслью и историческими заветами святой Руси, заменяясь благожелательным стремлением заменить всяческое «русское варварство» всяческою «европейскою культурою». Все перечащее этим стремлениям считалось вредным преуспеянию страны, и в силу этого воззрения даже наше Православие представлялось силой, тормозящею прогресс, выдавалось за обскурантное ультрамонтанство и клерикализм, требующий обуздания, всяческого ограничения церковных влияний на народную жизнь. При таких все подчиняющих веяниях не могла не поникнуть русская государственная мысль, не могли не стать на ее место воззрения в большей или меньшей степени космополитические, со всеми присущими таковым воззрениям доктринами. Вся Русь заплатила тяжкую дань этим доктринам, заплатил им тягчайшую дань и Царь-Освободитель, павший, в научение всем, великою искупительною жертвой за общий грех увлечения мнимо-научными, мнимо-спасительными западными учениями.
Ничего так не желал Он, как блага своему государству, своему народу. В своей любвеобильности бывший даже более «человеком», в высшем смысле этого слова, чем «монархом», по своему мягкосердечию, человеколюбию и долготерпению, скорее принижавшим, чем превозносившим величие своих прав, он все свое более чем четвертьвековое царствование самозабвенно посвятил казавшимся благодетельными преобразованиям, даже превышавшим ожидания всяческих европейских либералов. И что же? К каким результатам привело все это?
